Гарпия
Шрифт:
Надо сказать, орлица сопротивлялась с большим трудом.
– Да куда ж ты пойдешь, деточка?! Ножками тебе не дойти…
Нашла коса на камень. «Деточка», мать двоих взрослых сыновей, не желала пропускать ни единого дня занятий. С постели встать смогла? Значит, должна быть в университете. Но убедить в этом бабушку оказалось не легче, чем снискать расположение профессора Горгауз.
Бабушка точно знала, что необходимо крылатой подопечной. Покой, здоровая пища и лечение. Да-да, лечение! И никаких Универмагов!
– Пожалей себя, маленькая! У тебя ж вся жизнь впереди! Никто тебя там не ждет… Только через мой труп!..
Голос бабушки затих в недрах дома. Пару минут спустя из дверей на улицу вышла Келена – в новом платье из темно-карминового шелка. От любимого декольте гарпия отказалась: строгий воротничок был застегнут под самое горло. Келена не желала демонстрировать синяки окружающим. Желание здравое, но плохо реализуемое – вся правая сторона лица представляла собой сизый отек. Глаз заплыл, черной маслиной блестя между опухшими веками.
Пудра ситуации не спасала.
Когда гарпия неуклюже заковыляла к лошадям, Доминго спешился, желая помочь даме. За Келеной из дома объявилась бабушка Марго. Для трупа она выглядела просто чудесно.
– Блинчиков на дорогу возьми! – голосила старушка. – Не завтракамши, голодная… Горе мое!..
– Блинчики возьму, – согласилась гарпия.
Она выглядела растроганной и смущенной. Оперение все время меняло оттенки – гарпию обуревали смешанные чувства. Она как никогда походила на обычную женщину. Крылья? хвост? – ерунда! Не в крыльях дело…
– А обратно? Обратно как?!
– Вер-р-рну. В сохр-ранности, – успокоил бабушку псоглавец.
Он легко, стараясь не причинить боли, забросил гарпию на спину пегой кобылы. Когти Келены впились в свернутое одеяло – так якоря входят в грунт, надежно удерживая корабль. Бабушка Марго сунула «деточке» узелок с блинами и строго воззрилась на псоглавца.
– Смотри мне! – она погрозила Доминго пальцем. – Бережно вези. Растрясешь еще… И чтоб встретил! Не то на цепь посажу!
Стоя перед старушкой навытяжку, как перед строгим сержантом, псоглавец лишь кивал, не пытаясь вставить слово. Убедившись, что зубастый дылда принял ценные указания к сведенью, Марго угомонилась и позволила Доминго забраться в седло. Обе кобылы вели себя на удивление спокойно. Капитан Штернблад отобрал лошадей лично, зная: не всякая годится под седло миксантропу.
Еще испугается, понесет…
Вскоре пара удивительных всадников скрылась за углом. А старушка все стояла и смотрела вслед. Потом она вздохнула и, сгорбившись, побрела в дом. «Беда с этой молодежью! – ясно выражала ее спина. – Учиться им… драться им… А что такое блины, не знают!»
По пути в университет на парочку таращились все, кому не лень. Две хомобестии на лошадях – цирк, да и только! К сожалению, одними взглядами дело не ограничивалось.
– Ты видел?
– Курица на насесте!
– И собака при ней. В шляпе!
– Умора!
– Тише ты! Будет тебе умора…
На шепотки за спиной Келена не обращала внимания. Казалось, она едет по пустым улицам. Доминго же снимал треуголку, раскланиваясь направо и налево. Его глазки безошибочно находили самых рьяных крикунов, главным образом – крепких детин, с кого можно и спросить за дерзость.
Им он улыбался с поощрением.
Верно говорил капитан Штернблад: добрая улыбка и мундир – самое убедительное сочетание в мире. Особенно если улыбается псоглавец в мундире лейб-стражи, известного сонмища головорезов. Вот и сейчас помогало – горлопаны тушевались и расточались без последствий.
Толпа студентов у входа в Универмаг повела себя на удивление прилично. Косые взгляды имелись в изобилии, но даже чуткие уши Доминго, освобожденные от гнета треуголки, не услышали издевательств. Хмыкнув, он помог гарпии спуститься с лошади.
– Спасибо, Доминго. Передай мою благодарность капитану.
– С р-радостью!
– Я заканчиваю в три пополудни.
– Буду здесь.
– Доброго утра! – взъерошенным воробьем к миксантропам подскочил Яцек Деггель. – Скорей, Келена! Лекция вот-вот… окно я открыл… Ой! Мамочки…
Увидел. Изменился в лице. Заморгал, не веря собственным глазам.
– Что случилось?
– Идем, – сухо ответила гарпия. – На лекцию опоздаем.
Вода в канале была похожа на рыбью чешую. Серебряные блестки, мелкая рябь. Сдавленная с двух боков, вода грузно колыхалась. От нее попахивало. Под мостом плавали чьи-то потроха. Хорошо, если трески. На набережной Согласия стояли рыбаки с удочками. Время от времени кто-то из них взмахивал удилищем, словно насекомое – усиками.
И вновь воцарялось спокойствие.
Самое забавное, что канал получил название Рыбного не из-за рыбаков, цвета воды или тощих анчоусов, которых таскали любители острых ощущений. Раньше, при Пипине, канал значился на картах, как Куртуазный. Он был чист и якобы благоухал. По нему плавали гондолы с кавалерами. Кавалеры пели серенады, аккомпанируя себе на расстроенных мандолинах. Платить оперным тенорам, берущим за тебя верхнее «до», считалось унизительным.
С набережной Согласия рукоплескали согласные на все дамы. Мало-помалу дамы перебирались в гондолы, стараясь не замочить оборки платья, и уплывали с кавалерами, обмахиваясь веерами.
– Сцапал рыбочку, – говорили зеваки. – Жарить повез.
Так Куртуазный канал ушел в прошлое, став Рыбным. Даже карты переписали заново, не споря с гласом народа. Следом ушли в прошлое кавалеры, перебравшись на другие, более обустроенные для амурных дел каналы. За кавалерами вприпрыжку удрали дамы. Остались упрямцы-рыбаки, редкие прохожие, да пара нищих, кого удачливые коллеги по цеху прогнали с хлебных мест.
Один из нищих сидел в начале моста.
Ему повезло – у него действительно не было одной ноги. Ушлые реттийцы сразу подмечали обманщиков. Лепишь язвы из мякиша? Пускаешь брехливую пену? Шиш тебе, а не милостыньку! Таким если и подавали, то исключительно нотации о правде, которая всплывает, словно сами знаете что, и о Вечном Страннике, который шельму метит.