Гарри Поттер и Лес Теней. Альтернативное окончание.
Шрифт:
Сердце защемило от воспоминаний – совместные ежевечерние чаепития в избушке Хагрида… Тихое потрескивание дров в очаге, свернувшийся у ног теплый Клык, уютный белый пар, с шипением выходящий из чайника, капли росы на оконном стекле, и Глор – с теплой ласковой улыбкой глядящий на нее, его спокойный музыкальный голос, каждый раз ожидаемое и ничуть не приедающееся «добрый вечер, Валери, я тебя ждал», от которого все заботы и печали напряженного учебного дня отступали, и казалось – вот оно, счастье – дом, где живет гармония и понимание, где тебя каждый вечер ждут, где тебя ничто не напрягает.
Она знала, что обречена на это счастье. И наивно верила, что ей именно оно и нужно, что такая жизнь её устроит. Или нет? Сейчас уже неважно: ничего этого больше нет и не будет, все уплыло, растворилось, унеслось вместе с ветром, разорвано и растерзано в клочья, и никогда не вернётся – тот мир, в котором она жила – и в котором она не сможет больше жить (а может, и вообще никто и никогда не сможет жить, ведь неизвестно, чем закончится борьба Дамблдора с дементорами), и мирный домашний Глор – который был всего лишь её иллюзией – не было, не существовало никогда такого Глора, кроме как в её воображении.
Она вспомнила, как грело и опьяняло её его преклонение перед нею – её красотой, умом, независимостью, даже прохладная отстранённость, нередко проявляемая ей по отношению к Глору, вызывала у него лишь восхищение и восторг. «Ты непохожа на простых смертных, ты – настоящая эльфийская королева древности, они были именно такими – сияющими, великолепными и недоступными». А она слушала его, тая от изысканных комплиментов и сознания своей власти над ним. Здесь, на Инисавале, она поняла, что он имел в виду, увидела цену эльфийской недоступности и непохожести на «простых смертных».
Валери вспомнила, когда говорила недавно Гарри, что теперь, когда народу эльфов уже не нужен её брак с Глором, это касается лишь их двоих, двоих взрослых людей.
В том то и дело, что не людей… Вот что её испугало – она перестала чувствовать, видеть, понимать в нем человека.
Можно было сколько угодно казнить себя за ксенофобию, проявления которой она всегда осуждала в других, за что ненавидела Вольдеморта – именно за разжигание розни между магглами и магами. Но это было выше её сил, то, что пришло к ней после месяца пребывания на Инисавале, когда, увидев Глора среди его сородичей, она ясно осознала, что Глор такой же, как и остальные эльфы, что она тешила себя иллюзией. Это пришедшее чувство нельзя было даже назвать неприятием, скорее это было просто отвращение, на животном, физиологическом уровне. Она не могла больше выносить прикосновения Глориана, его объятия и поцелуи, её тошнило от них. Так же, как пробирал ужас от его рассуждений – почему раньше они не казались ей такими .. бесчеловечными? Порождениями абсолютно чуждого разума? Как он сказал тогда: «Ты – моя жена, это совсем другое дело. А эти дети – они не из нашего мира, не из мира эльфов» Это прозвучало так же, как если бы он сказал «они другого вида». В то же время его высказывание точно описывало то, что чувствовала она сама: Глориан и эльфы были другого вида. И рождение несчастного маленького уродца это подтвердило.
Нет больше того Глора. Да и её самой – той Валери, сидевшей у огня в хижине Хагрида и улыбавшейся в ответ – больше нет. Все сгорело и унесено безжалостным ветром времени. Но подернутые пеплом угли продолжали жечь.
Она раздражённо выплеснула лишнюю порцию чая в камин. Огонь обиженно взревел, взметнув в трубу языки пламени.
Накатили невероятная усталость и злость на себя. Две чашки чаю… Вот он, результат нежелания признаться самой себе – ей давно уже жутко одиноко. А теперь ещё и страшно… И ни в коем случае нельзя показывать этого – потому что вокруг дети и подростки, которым самим страшно, которые отчаянно нуждаются в опоре и поддержке, в ощущении того, что рядом есть взрослый, сильный человек, маг, который не оставит их в беде. Вот она и держалась изо всех сил, но подсознание не обманешь – ей самой нужна опора и поддержка. Или хотя бы разговор по душам за чашкой чаю…
Она стиснула зубы, чтобы сдержать непрошеные слезы – не хватало ещё разреветься, как тогда на обратной дороге с Инисаваля. Позорище… Пришлось ускакать вперёд, чтобы дети не видели. Хотя, кажется, никого она не обманула. Джинни так давно уже бросала на нее странные взгляды, Валери была уверена: девочка подозревает её во влюбленности в профессора зельеделия. У этих подростков, вечно одна любовь и секс на уме. У девчонок скорее первое, у парней чаще второе, что было меньше заметно в веке двадцатом, но махровым бурьяном расцвело в средневековье.
Валери отхлебнула чаю, поморщилась – почти остыл, плеснула из чайника кипятка. Нестерпимо захотелось курить.
Какой же всё-таки Снейп тяжелый, невыносимый человек! С этими его идиотскими амбициями и претензиями и не менее смешными для его возраста подростковыми комплексами! Сам вечно воняющий какой-то отвратительной химией и при этом смеющий демонстративно фыркать всякий раз, когда она прикуривала сигарету. Еще на первом курсе она сразу поняла, что безумно его раздражает, и дала ему резкий отпор, когда он стал пробовать на ней свои недостойные преподавателя приёмчики по пригибанию строптивых учеников. Как же он тогда завёлся, как все последующие годы пытался поставить её на место! Одно её присутствие в классе действовало на него, как красная тряпка на быка, даже если она молчала, а уж когда открывала рот…
Что же, ведь не могла же она не поднять брошенную перчатку? Она поклялась себе, что не даст спуску этому типу, воспринимая завязавшуюся пикировку как своего рода тест на выживание, завоевание разрешения остаться в мире магов и жить по его законам. Ей было нелегко, ей - всю жизнь не подозревавшей ни о своем даре ни о существовании другого, полного чудес, мира.
Психологическая война со Снейпом продолжалась с переменным успехом все годы обучения, и явно ей удалось одержать над ним верх лишь в той истории с мантикорами. Тогда же она впервые поняла, как он на самом деле внутренне изранен. Испытанная ею тогда жалость, правда, была недолговечной. Как и в дальнейшем, после каждой вспышки сочувствия с её стороны, Снейп тут же вновь резко захлопывал чуть-чуть приоткрывшуюся дверь и показывал самую отталкивающую свою сторону.
Но сейчас сварливый профессор был единственным, кто разделял в полной мере её проблемы. Хотя поддержки от него ожидать не приходилось. Она представила, какое лицо состроил бы Северус, пригласи она его на чашку чая…
К сожалению, такое время провождение, как совместное распивание чаев трудно было вообразить даже в былые времена, ещё до того, как она послала его в ответ на бесстыжие домогательства. Пожалуй, она действительно тогда слегка погорячилась, но ведь нужно признать - вёл он себя абсолютно возмутительно! Поистине, у всех мужиков мания величия на тему собственной сексуальной привлекательности.
А теперь многоуважаемый профессор, потерпев крах в своих непристойных притязаниях, оскорбленно замкнулся, возведя вокруг себя ещё более высокую стену, чем ту, за которой жил всю жизнь. Видимо, склеивал за ней свое разбитое и развенчанное «Я». Ну и поделом! Если кому-то приятно лелеять мнимые обиды и унижения, флаг ему в руки…
Валери пожала плечом, и, словно бросаясь в воду, сотворила пачку крепчайших турецких сигарет, одно прикосновение к которым, судя по истеричным воплям медиков, вызывало незамедлительный рак легких... Порвала упаковку, вытянула сигарету и исступленно затянулась. О, Мерлин, какой кайф…