Гарри Поттер и Лес Теней. Альтернативное окончание.
Шрифт:
Вольдеморт опоздал. Но зато теперь в его распоряжении оказалась палочка Гарри. И вся мощи вернувшейся в его полное владение магии.
Хозяин палочки тем временем лежал полуживой в лазарете и клял себя последними словами. Он помнил волну ненависти и презрения, которой окатил его Снейп перед тем, как ткань пространства разошлась, позволяя им ускользнуть от смерти, и впервые в жизни был согласен с профессором зельеделия: не было таких слов, какими он не награждал бы себя в порыве самоуничижения. Дебил, придурок, самонадеянный идиот. Как можно было потерять контроль и не сообразить, что нельзя, НЕЛЬЗЯ применять магию, никакую? Выискался, спаситель мира… Что теперь будет?
Жуткие картины будущего, иной, изменённой с его помощью истории, рисовались в распалённом воображении Гарри – вспышки «Авады Кедавры», косящие его друзей, разрушенный Хогвартс, или того хуже – Хогвартс под властью Вольдеморта, Хогвартс - школа Чёрной Магии, где детей магов учат мучить и убивать… А что станет с миром магглов? Не устроит ли Гриндельвальд нынешний в XI веке такое, что затмит злодеяния Генриха фон Гриндельвальда в XX? И какое отношение имеет страшный маг ХХ века к средневековой ипостаси Вольдеморта? Он его потомок? Или наоборот: Вольдеморт – потомок Гриндельвальда? Гарри запутался в этой иезуитской генеалогии, измученный мозг отказывался искать ответы на бессмысленные вопросы, и сон поглотил его, медленно, но верно, как трясина заблудшего путника. Последней мыслью, посетившей Гарри, была мысль о Снейпе, в этот момент спешившем, наверное, к Вольдеморту с горящим на предплечье Смертным Знаком.
***
– Знаешь что, Сью, - вдруг заявила Джинни. – Пойдем-ка, поищем мистрис Хуфльпуфф. Что-то долго она там копается, может, ей помочь нужно, а ты ведь понимаешь в травах. Гарри всё равно спит.
Сью безропотно поднялась и вслед за Джинни вышла из комнаты, а Гермиона удивленно проводила их взглядом: очень похоже было на то, что Джинни сознательно оставила их с Роном наедине, считая, что им давно уже пора откровенно поговорить. Где-то она была права, но Гермионе почему-то не очень хотелось расставлять точки над i именно сегодня. Рон, видимо, считал иначе. Как только в коридоре стихли шаги Джинни и Сьюзен, он решительно начал:
– Знаешь, Гермиона, я давно собирался тебе сказать, - тут на юношу напал приступ мучительного кашля, и чем больше он с ним боролся, тем сильней становился кашель; словно всё свое детство Рон провёл в рудниковой сырости. Наконец, Гермиона смирилась с тем, что инициативу в забуксовавшей беседе ей придётся перехватить.
– Ну, и о чём же ты давно хотел мне сказать? – со вздохом спросила она.
Кашель прошёл так же внезапно, как и начался.
– Я хотел попросить у тебя прощения, – лицо Рона стало неожиданно серьёзным. – Это и Гарри касается, но перед тобой я виноват гораздо больше…
Гермиона не стала спорить с очевидным – Рону было за что просить прощения – и просто испытующе посмотрела на него из-под длинных ресниц.
– Я не хочу оправдываться, это глупо, но я хочу, чтобы ты поняла, - продолжил Рон.
– Не смогу объяснить, почему мне кажется, что для нас всех сейчас так важно именно понять друг друга, может быть, потому, что завтра никого из нас уже не будет в живых…
Гермиона предупреждающе нахмурилась, но Рон, досадливо поморщившись, взмахнул длинной рукой, останавливая невысказанное ею:
– Гермиона, не надо про панику и деморализацию. Это все чушь, и уж ты это точно понимаешь. Девчонки могут на что-то надеяться, но реально надежды нет. Скорее всего, мы умрем. Но это не повод не попытаться умереть достойно.
Я говорю сейчас не об этом.
– А о чём тогда? – холодно поинтересовалась Гермиона.
– О том, что я понял после Зелёного Праздника.
Гермиона кивнула. То, что она сама получила от Куно Глендейла древний кельтский амулет, маленький, но страшно тяжёлый кристалл, от которого болели и горели руки, если слишком долго держать его в ладони, до сих пор плохо укладывалось в её сознании, поэтому то, что скажет Рон, было очень интересно и важно.
– Когда мы здесь оказались - в Хогвартсе, я имею в виду - и стало ясно, что свиток Ллудда пропал и мы не сможем вернуться, - заговорил Рон, закусывая губу и потирая лоб, видно было, с каким трудом ему даётся этот разговор, - я, я… как это тебе объяснить, я словно умер…
– Не понимаю. Мне так показалось, что все обстояло в точности до наоборот – ты собирался жить, причем долго и счастливо. Только без нас, - против её воли давняя обида прорезалась в голосе.
– Я всё не то говорю, - отчаянно выкрикнул Рон, - и ты не то говоришь! Не жить – выжить. А для того, чтобы выжить здесь, нужно стать зверем. Вот я и озверел… Понимаешь, я словно в ловушку свалился, а там, на дне – острые колья. И можно выпрыгнуть, но для этого нужно отбросить всё-всё прошлое, всего старого Рона… А у меня Джинни, мама её очень любит, я не могу её бросить. Вот я и говорю, что я умер, - бессвязно закончил Рон, но Гермиона поняла. Она и себя ловила иногда на похожих мыслях – в том числе на желании переступить через некоторые свои принципы, чтобы почувствовать себя не лишней, не чужой - иногда, с Робертом… Но так и не смогла через них переступить.
– Ведь ты же тоже думала о будущем, когда ходила на свидания с Робертом, - вот это Рон сказал зря. Гермиона разозлилась:
– Не сравнивай, пожалуйста! Если хочешь знать, я сделала это от отчаяния, когда ты меня бросил. И Роберт не чета твоей Матильде…
– Да? – опасным тоном перепросил Рон. – Это почему же? Она предала всех из-за отца, повинуясь дочернему долгу перед Вольдемортом, он сделал то же самое, повинуясь сыновнему долгу перед Слизерином. В чём разница?
– В чём? – взгляд Гермионы потяжелел. – А я тебе сейчас объясню, в чём. Матильда не могла не знать о готовящемся нападении. И возможно, участвовала в его подготовке. А Роберт узнал об этом в последний момент, и не мог ослушаться отца. К тому же, он пытался спасти меня…
– А всех остальных предал, - возмущённо бросил Рон.
– А чем он в этой ситуации отличается от тебя? – парировала Гермиона. – Разница лишь в одном – ты собирался позаботиться о Джинни, а Роберт – обо мне.