Гассан и его Джедди
Шрифт:
Старикъ сидлъ неподвижно, низко опустивъ голову. Молчалъ и я. Ночь наступила быстро. Въ сторон курзала вспыхивали съ трескомъ ракеты. Десятки огненныхъ нитей тянулись къ звздамъ. Совсмъ почернло море. Вздрагивали верхушки зыби, схватывая тихiе лучи звздъ. Время бжало…
Я не хотлъ уходить. Мн всё казалось, что около насъ — гд-нибудь — Джедди: она забжала за край дамбы, сторожить крабика или собираетъ гальку…
— Ну, а ты, Гассанъ? Ты какъ теперь?
— Что я… Виноградъ копалъ… деньга бралъ и въ Стамбулъ, буду тамъ
— А Джедди? Вдь она здсь… И ты оставишь её?..
— Ни-ни… Со мной она… Туфли со мной, Джедди со мной, Джедди тамъ — укзаалъ онъ въ пространство; — Джедди тутъ, — указалъ онъ на сердце. — Аллахъ, Аллахъ!.. — Онъ покачалъ головой.
Снова вспыхнули и съ трескомъ разсыпались ракеты. Вздрогнулъ старикъ и сжалъ мою руку.
— Проклятой чужой сторона!.. твоя сторона. Бдный человкъ обижалъ… Гассанъ обижалъ…
Турокъ затрясъ головой и заплакалъ.
— Чужой сторона… злой сторона… И солнце холодный, и море злой… и люди…
Я молчалъ. Гассанъ потерялъ слишкомъ много, и чужая сторона была для него страшной, и море было проклятымъ. Здсь онъ потерялъ всё…
Мы долго сидли. Ночь висла надъ морской пучиной, глухая ночь. А старикъ не уходилъ въ свой жалкiй уголъ. Плескалось море. Становилось свжо.
— Бу-ммм… Ударъ колокола прокатился надъ моремъ и отозвался въ горахъ. Я вздрогнулъ…
Святая ночь!
Вздрогнулъ Гассанъ и вопросительно посмотрлъ на меня: его удивило, что ударили ночью.
— Сегодня въ ночь мы празднуемъ великiй праздникъ, Гассанъ. Сегодня ночью воскресъ нашъ Богъ и воскресилъ мёртвыхъ…
Гассанъ шире раскрылъ глаза.
— Ты… сказала… Богъ… воскресилъ мёртвыхъ…
— Да, Гассанъ. Мы такъ вримъ и это было такъ.
Турокъ недоврчиво покачалъ головой.
Я горячо сталъ говорить Гассану о Христ, о его жизни, страданiяхъ и воскресенiи. Онъ всё качалъ головой.
— И когда будетъ конецъ этой жизни, Гассанъ, мы вс воскреснемъ и увидимъ всхъ, кого любили…
Гассанъ схватилъ меня за руку.
— Постой… постой барина… Ты говорила; вы… вы… А мы? Мы?.. Говори скорй!.. скорй говори!..
Онъ дрожалъ.
— А мы?.. А Джедди?.. скорй говори…
— И вы… и Джедди… вс, вс…
— Вс?.. и Али, и Джедди?..
— Вс, Гассанъ. Христосъ всхъ искупилъ. Онъ всхъ воскреситъ для новой, вчной жизни…
— Э!.. э… э… Христоса… хорошiй Христоса… Гассанъ будетъ любилъ Христоса… А-а…
Джедди не ушёлъ… Джедди живой… Гассанъ нашёлъ Джедди… Джедди живой… и Али… и Христоса…
— Смотри, Гассанъ!
Я указалъ ему на ясно виднвшуюся площадку собора. Крёстный ходъ съ хоругвями уже шёлъ кругомъ; сотни огоньковъ рзали тьму южной ночи; звучно доносилась къ морю радостная пснь Воскресенiя.
А со скалы отъ курзала сыпались, взлетали, рвались, трещали ракеты, свчи, зми.
Весёлый перезвонъ плавалъ
Гассанъ въ волненiи всталъ, слушалъ, смотрлъ и шепталъ: — Христоса… добрый Христоса… Гассанъ не зналъ Христоса… А… а ты, барина… барина… ты… не смялся? — вдругъ тревожно спросилъ онъ.
— Гассанъ!!!.
Онъ порывисто схватилъ меня за руку и потянулъ.
— Туда… туда… ближе… барина… добрый, хорошiй барина… Пойдемъ ко Христосу… Я хочу сказалъ Христосу твоему… „Не забудь Гассанъ, не забудь Джедди, не забудь Али!.. Отдай!“
Тррррахъ-ррахъ… тррр — съ грохотомъ взорвался гигантскiй фейерверкъ, и миллiоны огней освтили море… И мы пошли.
ГЛАВА III
Каждый вечеръ я видлъ Гассана. Днемъ онъ работалъ въ виноградникахъ. Къ вечеру онъ приходилъ на дамбу и ловилъ рыбу. Мн нравились его разсказы о Стамбул, о Джедди.
Посл той памятной ночи онъ уже не говорилъ такъ сильно: слпая вра жила въ нёмъ.
Онъ врилъ, что добрый мой Христосъ приметъ во вниманiе, что добрый барина любитъ Гассана и Джедди и не забудетъ о немъ и его близкихъ. Вдь такъ плохо жилось Гассану!
— Ты, барина, сказала, — Христоса любила бдныхъ?..
— Да, Гассанъ.
— А-а-а… Я всегда былъ бдный, и Али бдный, и мой отецъ былъ бдный… мы вс былъ бдный…
Но когда я сазалъ, что Христосъ и его ученики занимались рыболовствомъ, Гассанъ совсмъ повеселлъ.
— Гхе! — сказалъ онъ, прищёлкивая языкомъ: — и Гассанъ ловилъ рыба, и Али… много ловилъ, всю жизнь ловилъ… А Никапулла, барина? Христоса Никапулла какъ, а?
— Христосъ воздастъ каждому по заслугамъ…
— О-о-о… Никапулла плоха дла… Никапулла помиралъ, не вставалъ… Онъ Христоса не знала…
Мн казалось, что Гассанъ въ душ пожаллъ, что дла Никапуллы плохи.
— А Христоса могъ длалъ, какъ нашъ Магометъ, барина?..
— Да, Гассанъ. Христосъ воскрешалъ мертвыхъ, укрощалъ бури, спасалъ утопавшихъ…
— О-о-о… ты говорила… А-а-а-а… Али не погибалъ… Христоса не зналъ… Христоса спасалъ Али… А-а-а… не зналъ Христоса… Я теперь пошелъ Стамбулъ и тамъ помиралъ… Я буду вспоминать Христоса, я буду просить Христоса: отдай Джедди, возьми Гассана! Дай руки, барина! Хорошiй ты, добрый ты, Гассанъ будилъ поминалъ тебя… зди къ Гассанъ, смотри нашу мечеть. Лучше нтъ… мраморный мечеть… золотой весь…
Гассанъ лелеялъ надежду ухать въ Стамбулъ. Онъ копилъ деньги, работая въ виноградникахъ, продавалъ туристамъ рыбу и крабовъ. Каждое утро сухая фигура его являлась подъ моимъ окномъ, выходившимъ въ виноградникъ, и Гассанъ громко барабанилъ въ ставню.
— Вставай! Солнца вышло… Гассанъ рыбу приносилъ… Крабъ приносилъ!..
Это были дары. Гассанъ былъ бы обиженъ, если бы я заплатилъ ему.
Разъ Гассанъ положилъ мн на окно лепёшку. Я попробовалъ. — прсная и сухая, какъ камень.