Шрифт:
Часть первая
Глава первая
Внутренняя дверь комнаты свиданий открылась и он, оглянувшись, посмотрел на лагерь. «В следующий раз поеду на строгий режим», – думал он, не зная, что его ждёт за забором. Получая справку об освобождении, он поймал на себе испытывающий взгляд ДПНК – тот глядел на него, наверное, думая о том же – и делая первый шаг на свободу, неожиданно для себя сказал майору:
– Будь здоров, Иваныч.
Выпускали по пять человек, когда их пятёрка вышла за «зону» ДПНК крикнул в след:
– Не оборачиваться! – они привычно вжали головы в плечи – и добавил: – Дурная примета.
***
Он
Дойдя до автовокзала, купив десять пачек дешёвого мороженого, о покупке которого, именно десяти пачек, мечтал всё это время, Женька пошёл по трассе в сторону Киева, тормозя попутку и кушая мороженое. Машины с рёвом проносились мимо, но, наконец, одна остановилась, и лысоватый плотный парень в чёрной футболке спросил:
– Куда, земляк?
Но Женя тянул с ответом, напряжённо думая: – «Где я видел его? Бывший опер второго барака?»
– Ты это, – сказал он парню, – езжай. Я пока не еду.
Водитель удивлённо посмотрел на него и, включив передачу, поехал дальше.
– Что-то рожа мне его не нравится, – пробурчал Женя вслед отъезжающему авто.
Он вновь поднял руку, просясь в попутчики. Долго ник-то не останавливался, но вот белые «Жигули» шестой модели тормознули и, проехав с десяток метров, остановились. Но он стоял, глядя на милицейскую фуражку, лежащую за задним стеком. Замахав «Жигулям» «Отъезжай!» развернулся и быстро пошёл в обратном направлении. Сойдя с дороги, он петлял частным сектором, уходя от возможного преследования. Убедившись, что слежки нет, Женька нашёл себе пристанище в заброшенном здании. Успокаиваясь, подумал: «Чего меня ловить? Я же законно вышел!» Достав справку, он прочёл в десятый раз за сегодняшний день: «Применить УДО как к лицу, вставшему на путь исправления».
Женя сидел на бетонном полу среди загаженного пыльного хлама, подложив под задницу оторванное сидение стула, наслаждаясь свободой. Бросив в угол растаявшее мороженое, он сказал раздражённо исписанным стенам:
– Совсем, блин, нервы ни к чёрту!
Вернувшись на автовокзал сел в маршрутку и в восемь вечера был уже в другом городе. Денег на билет не хватило, пришлось доставать справку. Водитель, привычный к подобному контингенту лишь грустно кивнул, указывая на свободное место. Уснуть Женька не смог и полтора часа дороги глядел в окно, свыкаясь с новыми ощущениями, привыкая к мысли, что тот кошмар, в котором он жил три последних года, остался позади, за бетонной стеной Учрежденья.
Не шло даже речи вернуться к матери, в маленький шахтёрский городок. Где не было ни то, что работы, не осталось почти даже жителей, а по брошенным пустым квартирам бродили мародёры в поисках цветных металлов. Его не пугала возможное возвращение на «зону», как нарушившего условия досрочного освобождения, страх перед жизнью в нищете, в полу первобытном состоянии был сильнее. Он ехал в Киев, манящий, словно земля Обетованная – Фата Моргана. Город притягивал так же, как огромный фонарь зовёт своим светом тысячи мошек. Завораживало само слово «Мегаполис». Перед глазами вставали кадры фантастических боевиков, но в реале жизнь ненамного уступала по жестокости и цинизму, безрадостным перспективам будущего.
Купив телефонную карточку, но так никуда и не дозвонившись, Женька вновь воспользовался справкой. Поезд метро, словно огромный червь, нёсся по тёмному тоннелю, оставив наверху бетонный город, с его суетой и июльским зноем. Во время дороги Женя раздумывал над сложившейся ситуацией. Ночевать ему по-прежнему было негде. Через спортзал можно выйти на приятелей и через них попробовать найти работу, а главное жилье. Но это всё откладывалось на потом. А пока… «Придётся ехать к Игорю», – решил он, глядя на светящиеся окна высотных домов.
Игорька Женя знал давно. Когда он только перебрался в Киев, то первые пару лет работал грузчиком на рынке, снимая комнату в коммуналке через дорогу. Снимали вдвоём с приятелем, с которым приехали покорять столицу. Позже земляк женился на киевлянке и отбыл к жене на Харьковский, Женька пару раз ездил к нему, но со временем их отношения сошли на нет. Он остался работать один, втихаря продавая «бутлегерам» собранные акцизные марки и картонные ящики. Работал у Игоря, арендовавшего с компаньоном киоск. Постепенно водочный бизнес зачах и Игорёша, уже с другим человеком, стал заниматься ремонтом квартир, специализируясь на монтаже металлопластиковых конструкций. Дела шли, в общем, неплохо, жаль работа была сезонной, но сейчас в разгар лета Женя надеялся, что приятель поможет ему.
Игорь был тоже не местным; в Киеве квартировал у тётки, приютившей племянника – «афганца» в разделённом на два входа частном доме в старой Дарнице. В одной половине обитал Игорёк, оплачивая счета и помогая с ремонтом, а во второй жила она сама, пуская в учебный сезон девочек-квартиранток.
Полтора года под Джелалабадом мало походили на войну в обычном понимании, когда есть две группы противоборствующих войск, линии фронта и обороны. Здесь не было ни передовой, ни тыла, от этого опасность не становилось меньше, но в виду отсутствия зримого противника она притуплялась, словно заглушенная анальгином зубная боль. Привычные с детства противопоставления – красные и белые, русские и немцы – в Афгане отсутствовали, как не оказалось дедовщины и неуставных взаимоотношений. Да, пули свистели над головой, он был ранен одной на вылет, отлежал в госпитале и получил медаль, которую, впрочем, не носил, да и героем себя не считал. Героизм, это что-то экстраординарное, не вписывающиеся в привычные рамки и потому разовое. А в каждодневном рутинном выполнении своих обязанностей – подъёме, отбое, несении караула, стирке, помывке и оправлении нужды – не было ровным счётом никакой героики.
Совсем рядом казались горы, холодные и чужие, в своей дикой первозданной красоте, основательные, как само время. В начале они притягивали внимание; Игорь пытался представить в их толще пещеру Алладина и многое другое, прочитанное в книжках, потом стали ненавистны, он уже не мог видеть их равнодушные каменные склоны, а к концу привык настолько, что перестал обращать внимание. Видел восточный город, серый от пыли и вездесущего песка, закутанный в бесполые пыльные одежды. Казалось, Джелалабад мало изменился со времён Александра Македонского, навсегда оставшись в позапрошлом веке и пять раз в день ветер доносил до него крики муэдзина, протяжное «Ал-л-ла-а-а-ах акбар!»