Гастарбайтер
Шрифт:
– Всё, парни, давайте по одному на улицу, – распорядился Вадим, доставая пакет из мусорного ведра. Собрав со стола всё, к чему прикасались подельники, он протёр полотенцем нож, и критически оглядев квартиру, вышел последним, унося кулёк с собой.
Из трёх миллионов жителей Киева ограбленный иностранец знал очень немногих. Во избежание скандала делу был дан ход, за Настей приехали спустя пару часов, но Курт Рейхель «в женщине, стоявшей за дверью» её не узнал. И было это не мудрено! Она вошла как королева, в светлом платье от кутюр и шлейфом французского парфюма. Но отнеслась с пониманием, лишь в глазах её читалась неподдельная обида – и ты, Курт?!
– Можно всё быстрее закончить, у меня ещё очень
В кабинете было несколько человек и старший по званию, худощавый майор ответил ничего не значащей фразой:
– Скоро пойдёте.
– Чем ты можешь быть занята, если за всю жизнь палец о палец не ударила? Прости господи, – раздражённо проворчал опер средних лет, не поднимая головы от составляемых бумаг. За годы службы он видел многое, и невинной внешностью рассеять его подозрения было трудно. Настино лицо напряглось, и она спросила зазвеневшим голосом:
– Так я могу идти или нет?
– Можете, – разрешил майор, ставя роспись в протоколе.
На ступеньках Шевченковского райотдела её ждал Курт. Он долго извинялся, целовал руки. Настя, молча, выслушала его и сухо попрощавшись, пошла к стоянке такси. Отъезжая от милиции достала шёлковый платочек и вытерла кисти. «Все руки мне исслюнявил, животное», – брезгливо подумала она, собираясь выкинуть его в окно. Но он был фирменным и очень дорогим и девушка, вздохнув, сунула платочек в сумку. «Дома постираю, – решила она, – сейчас такой порошок, всю заразу убивает». Она опять победила, воспринимая, этот факт как должное, ведь у каждого своё предназначение и рождённый ползать, никогда не взлетит.
Пока Настя, витая в облаках возвращалась домой, Женя, сидя в одних трусах на полу комнаты раскладывал пасьянс из одиннадцати тысяч долларов. Он был опьянён жарой, недавними событиями и огромными для него деньгами. Столько у Женьки ещё не было никогда! Он выкладывал купюры то кругом, то крестом, то рисовал ими квадраты и треугольники. Подбросив вверх, кружился в безумном танце под зелено-серым дождём и ощущал себя богом.
Два дня Женя не выходил из дома, бездельничая, смотрел телевизор. Он работал, неделя через неделю, и сейчас шли выходные. В начале третьих суток затворничества ему позвонил Вадим. Отстранённо спрашивал о том, о сём, но Женя понял – звонит товарищ не для того что бы узнать как его дела.
– Слушай, старик, – дошёл он, наконец, до главного, – одолжи триста «баксов».
Взятые деньги приятель не вернул, Женя о них не напомнил, но больше в долг ему не давал. Вместо этого Вадик пригласил его на пикник. Был узкий круг близких людей, была Настя, и Женька продул ей подряд пять партий в «дурака». Он проигрывал раз за разом, надеясь на переломный момент, но когда стал с трудом улавливать ход игры, просто кидая карты на покрывало, а девушка начала откровенно скучать, игру прекратили.
– С такой картой можно выигрывать, прёт и прёт, – неохотно признал поражение Женя, собирая колоду. К этому времени Настя уже основательно «набралась», снисходительно улыбнувшись, она встала и ничего не ответив пошла играть с Вадимом в бадминтон. Ей было тесно в этом городе, он давил на неё каменными стенами и она ощущала себя запертой в клетку. Насте казалось, это она Гулливер. Крохотные людишки называли его Человеком Горой не, потому что он был так велик, а потому что сами они были маленькими.
Глава восьмая
Женька давно пришёл к своему объекту. Не было вагонки, расходник закончился, и работа встала, будто трактор без топлива. Игорь должен был всё подвести с минуты на минуту, но время шло, а «Газель» не показывалась. Ожидая доставку, он сидел на лавочке перед домом, уйдя в воспоминания. Он внимательно выслушал Люсю, но так и не услышал, что стало с останками Чипса.
Когда то они жили с Вадимом в одном доме. Вместе ходили в детский сад и школу. Отца Игорь знал плохо, помнил его высоким статным мужчиной, с зачесанными назад волосами. Батя имел определённый авторитет среди Воскресенской «босоты» и был уважаемым человеком. В перерывах между отсидками он жил неизвестно где, непонятно чем занимался, но деньги у него водились. А потом перестал приходить, просто пропал, как выпавшая из кармана монета. Возможно, уехал, найдя другую семью, а может, обрёл вечный покой, нарвавшись на нож в пьяной драке или умер от туберкулёза на лагерной «шконке».
Игоря и его младшего брата Семёна растила мать, но воспитанием это назвать было трудно. Наслушавшись ненормативной лексики, шестилетний Сёма выходил на улицу и крыл трёхэтажным матом всех подряд, в пузырящихся на коленях грязных колготах и с текущими из носа зелёными соплями. Постепенно спиваясь, мама с каждым годом всё ниже опускалась на социальное дно, а их квартира превратилась в соседскую головную боль. Замок на двери был давно выбит и доступ внутрь имел каждый. Бачок в туалете не работал, испражнения накапливались от раза к разу до тех пор, пока вершина «горы» не становилась вровень с краем. Тогда кучу смывали, подталкивая приготовленной на этот случай палкой. Вонь из сортира, расходясь по полезным метрам жилплощади, не тревожила домочадцев, но Вадик, приходя к приятелю, никогда не заходил внутрь, благоразумно ожидая его на лестничной площадке.
И бог его знает, сколько бы так продолжалось ещё, если б однажды непутёвая мать не умерла, тихо скончавшись на грязном полу своей комнаты, и в дело ни вмешалась тётя Лара. Неизвестно приходилась ли она и впрямь детям роднёй, но пробивная тётка отправила через «Хоссет» их в Израиль, многострадальную квартиру продала сожителю, а сама выехала на ПМЖ в Америку.
На земле Обетованной к братьям-сиротам отнеслись как к собственным детям. Выдав одноразовую денежную субсидию, младшего устроили в колледж, а старшего забрали в армию. Положенный срок Чипс водил военные «Маны» по пустыне, учил язык и привыкал к новым условиям. После службы он пошёл работать водителем-экспедитором на торговую фирму. На базе грузовик загружали товаром, и Игорь развозил его по магазинам, ведя учёт. Раз в неделю отчитывался перед товароведом, сверяя свои записи с его накладными. Всё шло нормально, и имелась только одна загвоздка: нужно было работать, причём работать до пенсии. Зарплату платили стабильно, но деньги расходились – экономить он не любил, зарабатывать больше – не умел и круг замкнулся! Игорь Вильман ощутил себя Моисеем в первый день странствий по раскаленной пустыне, впереди у которого было сорок лет дороги на Ханаан. От мысли этой сделалось муторно на душе, он не был стоиком, не был героем и к подобному оказался не готов. «Сорок лет крутить баранку, – думал Чипс, глядя на грузчиков, загружающих в кузов продукты. – Нужно, что-то решать». Мысль эта билась в голове загнанной в угол мышью, ища выход. И выход нашёлся, как он думал тогда.
Однажды ему предложили сбыть часть товара «налево». Было начало недели, ревизия казалось ещё далеко. «К тому времени как-нибудь перекрою», – успокоил себя парень, пряча шекели в карман. В тот раз всё прошло гладко, и через время Чипс повторил свой трюк ещё. Долго так продолжаться не могло, сидеть в тюрьме не хотелось, Игорь опять загрустил и нанёс удар на опережение. Загрузив машину, не стал развозить товар по точкам, а скинул перекупщику за полцены. Взяв билет на самолёт, той же ночью Чипс улетел в Киев. Но жить ему было негде. Бывший тёткин сожитель, равнодушно посмотрев на незваного гостя, захлопнул перед ним железную дверь, продемонстрировав, на всякий случай, бицепс внушительных размеров.