Гастарбайтер
Шрифт:
– Хорошо, Жека, я поеду, а то ещё полно дел. С утра жди моего звонка. А если серьёзно, – продолжил Вадим после паузы, – как бы я к Очкарику не относился, он нам нужен. Мышцы мышцами, но когда в руке пистолет, оно надежней. У тебя есть «плётка»? Нет. А у него есть. И завтра она нам пригодится, неизвестно, какие сюрпризы нас ждут.
Глядя на переходящего дорогу Женю из окна такси, он думал с грустью: – И это те люди, на которых я могу рассчитывать. Один пьёт туалетную воду, так, что потом роботы мерещатся. А у другого два дна.
***
Выйдя на «Черниговской», Рощин доехал до ЖЭКа по месту прописки, ехать
Мишка был похож на мать, тучную маленькую женщину, с такими же толстыми линзами. У обоих была группа по зрению, которую он унаследовал от матери, а от отца – тяжёлый характер. Очкарик не был вспыльчивым, но обид не прощал. Двум инвалидам скидка на «коммуналку» – за которую они и так не платили – полагалась и мама просила его взять справки. ЖЕК находился с тыльной стороны дома Быта. Поднявшись на небольшую горку, он обошёл здание и вошёл в стеклянную дверь.
Был «час пик». Паспортистка Наташа, полная высокая женщина, возраст которой неумолимо приближался к сорока, вела приём. Выстояв очередь, люди заходили в кабинет, она выслушивала, давала нужную информацию, но думала о своём.
Десять лет они с мужем и дочерью стояли в очереди на «расширение» и наконец, их мечта о двухкомнатной квартире сбылась. «Ничего себе бесплатное жильё», – усмехнулась Наташа, глядя на очередного посетителя. Чтобы получить долгожданный ордер, пришлось дать десять тысяч долларов взятки. Жилплощадь нуждалась в ремонте и муж её, бывший научный сотрудник, занимался сейчас тем, что приводил квартиру в порядок. Всё шло нормально, но неделю назад какой-то придурок облил окна краской. Оттереть её оттерли, но следы всё равно остались и мысль, что придётся менять стеклопакеты, добавляла паспортистке головной боли. Тревожило и то, что акт вандализма мог повториться. Она обратилась к знакомому, имевшему вес в криминальной среде, тот обещал помочь, но пока не звонил…
– Я тебя спрашиваю, – отвлёк её от мыслей голос старика-пенсионера, – положены мне льготы как ветерану или нет?
– Положены, – обречённо ответила Наташа, не повышая голоса.
– Так чего вы меня мурыжите, то туда иди, то сюда. Я за таких как ты кровь проливал, а ты из меня её теперь пьёшь! – закричал дед, разойдясь не на шутку и в боевом запале замахнулся инвалидной палочкой. Блеклые глаза ветерана сверкали праведным гневом; волос на его голове давно не было, но брови, почти сросшиеся у переносицы, стояли дыбом, придавая ему дикий вид. Он был зол и страшен сознанием своей правоты. Зажмурившись, паспортистка отпрянула, успев подумать: – «Сейчас как треснет…» Но удара не последовало. Не открывая глаз, она услышала быстрые шаги вошедшего в кабинет человека.
– Слышь, дед, геройствовать на фронте нужно было.
Открыв глаза, Наташа увидела картину, от которой сердце её похолодело. Коротышка в клетчатом пиджаке и больших квадратных очках стоял у дверного проёма, держа в одной руке хозяйственную сумку, а в другой пистолет. Набрав в лёгкие воздуха, она раскрыла рот, собираясь выразить воплем свой страх, обиду на оскорбление, испорченные окна, десятку «зелени», отданную за здорово живёшь. Но страшный маленький человек приложил палец к губам, и крик умер в её груди, с шипением пробитого мяча выйдя сквозь плотно сжатые недавно вставленные фарфоровые зубы. Из-за духоты все двери были открыты, и этого типа Наташа видела в коридоре, он ходил туда-сюда, один раз заглянув в её кабинет.
– Расклад такой, – начал, похожий на Квазимодо неожиданный заступник. – Или ты извиняешься перед женщиной, или я делаю в твоей голове лишнюю дыру. Считаю до трёх. Раз, – начал он отсчёт. – Два.
– Из…,Из…,Из…, – слова словно застряли в гортани пенсионера, извергаясь нечленораздельными звуками. На него было жалко смотреть: лицо дрожало, будто жило собственной жизнью, а руки тряслись. – Извините меня, пожалуйста.
Слов больше не было, решив, что ему не поверят старик, упав на колени, полез под стол к ногам паспортистки.
– Хорош, старый! – закричал Очкарик, несильно пнув деда под зад. Сунув «ствол» в сумку он вышел из ЖЭКа и никем не преследуемый скрылся во дворах панельных пятиэтажек.
***
В полдень следующего дня Женя ждал Вадима в кафе на Саксаганского, где по вечерам работал охранником. Он сидел у входа за первым столиком, глядя телевизор; зал был пуст, не считая пары человек обедающих офисных служащих. Оживление здесь начиналось вечером.
По ступеням полуподвала послышались шаги, и подельники спустились в помещение. Вадика тут знали и любили, за щедрые чаевые и широкий образ жизни. Иногородним официанткам он казался воплощением мечты об удачном замужестве.
– Слушай, старик, всё хочу спросить, кафе называется «Кариатида», а ни одной кариатиды, даже нарисованной я почему-то не вижу.
– Я что тут, главный? – удивился Женя. – Придёт хозяин, спроси.
– А кто хозяин?
– Борец, поломанные уши. С тебя ростом, только в плечах шире раза в два, и с чувством юмора у него тоже не очень.
– Так что нам, уйти? – спросил приятель, не поднимаясь со стула.
– Сиди, но не задавай глупых вопросов.
Настя должна была подъехать к двенадцати, однако её ещё не было. «Может она вообще не приедет», – со слабой надеждой подумал Женя. Официантка принесла им чаю, обворожительно улыбаясь Вадиму, тот снисходительно кивнул в знак приветствия и благодарности. Его привычку пить чёрный «Липтон» в заведении помнили.
– Пойду на улицу, а то тут дышать нечем, – отодвинув стул, Очкарик направился к двери. Одет он был так же как вчера, только сумка в его руке была чёрного цвета.
Зазвенел мобильный, Вадик ответил и, поднявшись, пошёл к выходу, увлекая Женю за собой. «Началось», – в такт этой мысли вдоль Женькиного позвоночника побежала холодная змейка. Его пугала не столько предстоящее, сколько сумма, стоявшая на кону. В квартире, местонахождения которой он ещё не знал, мерещились небритые дядьки суровой наружности. Они были в курсе того что задумала Настя и ждали их визита.
– А вот и она, – разогнал Вадим тревожные видения товарища. «И зачем только долбаный Очкарик сказал про эту сотку? Сто тысяч, сто тысяч», – злился Женя, поднимаясь по ступенькам.
Настю привёз Чипс, припарковавшись напротив, но выходить из машины не спешили. На улице Женя увидел то, что было воспринято им как дурной знак. Милицейская «Тойота» словно голодная акула, высматривая добычу, медленно ехала мимо. Рощин стоял выше по улице, достав из сумки кусочки хлеба, бросал их голубям. Джип тормознул возле него и сидящий на заднем сидении сержант насмешливо спросил: – На обед себе кормишь?