Гастарбайтер
Шрифт:
Они стояли в центре на светофоре, Вадик, задумавшись, глядел на здание Национального банка, когда услышал настойчивые сигналы позади себя. Давно горел зелёный, машины ехали в обе стороны и только их «ретро» «Жигули» застыли, мешая движению. Взглянув на водителя, он замер на мгновение, умилившись картиной: тот спал, откинувшись на сидении и изо рта его, стекала по подбородку тонкой струйкой слюна. Вадим толкнул приятеля, Чипс посмотрел на него мутным ото сна испуганным взглядом и, приходя в себя, включил скорость.
Чем меньше времени оставалось до назначенного часа, тем больше думал Вадим, что, может, не стоит ехать?
***
Зять Вадима индус Манидар Сингх торговал вещами на рынке. Шесть лет назад он спешно выехал из страны, по слухам обвиняемый то ли в убийстве, то ли в изнасилованье. Мать отправила непутёвое чадо к кому-то из дальней родни в Киевской диаспоре, с тремя сотнями «баксов» в кармане. Начинал Манидар, росту, в котором было полтора метра в блейзере и ботинках, продавцом, зазывая на странном языке привычных к подобной публике покупателей. Его вспыльчивый характер проявил себя и здесь. Время от времени он устраивал драки, то с пьяным грузчиком, то с бомжами и синяки не сходили с его смуглого лица.
При помощи земляков ему удалось, за пару лет раскрутится. Тщедушный, но хваткий индус арендовал уже два контейнера, надеясь со временем выкупить их. С Аней, сестрой Вадима, они торговали на соседних точках, познакомились, стали встречаться, а потом и расписались. Аня, моложе брата на четыре года, была такой же рослой, но разница в комплекции не смущала Манидара и он частенько её поколачивал. Она шла жаловаться родственникам и те проводили с родичем воспитательную работу: мать словесно, не стесняясь в выражениях, свояк же прибегал к рукоприкладству.
Пользуясь связями в кругу всё ещё сидевшего «авторитета» Вадим помогал сестре с арендой торговых мест, в крайнем случае, обращаясь к жене сидельца Виталине. Отношения между Витой и мужем мало походили на семейную идиллию – слишком большие деньги крутились в обороте и каждый считал себя их владельцем. За оказываемую зятю помощь, шурин частенько брал у него в долг, который возвращал очень редко.
У Манидара и Ани был мальчик, родившийся почти сразу после свадьбы и к моменту появления второго, (как показало УЗИ), она полностью растворилась в личности мужа, приняла его веру и старательно учила язык. Во время семейных застолий Вадик допытывался у подвыпившей сестры: – Когда чёрные собираются, они о деньгах говорят? Где они наличку прячут?
Но Аня молчала, как партизан на допросе, лишь пугливо оглядывалась по сторонам. Второй ребёнок должен был появиться на свет в первых числах февраля, предыдущего описываемым событиям года. Выпавшее на воскресение утро родов Манидар провёл с супругой. Тёща, Нелли Петровна, звонила ему на мобильный каждые полчаса и, по его словам всё шло к благополучному разрешению. Но когда в очередной раз позвонила, индус, запинаясь и путаясь в словах, огорошил её, сообщив, что ребёнок родился мёртвым. Горе Нелли Петровны было таким же огромным, как океан с родины зятя, который никогда в жизни не видела. Всей душой она уже успела полюбить ещё не родившегося внука, и в горьких слезах излив боль утраты, стала готовиться к похоронам.
Когда они с Вадимом приехали в роддом на Мостицкой, медсестра, поняв, о чём идёт речь, отправила их к дежурному доктору. Какова же была радость и удивление, когда мать с сыном узнали, что родившаяся девочка жива и здорова, а родители попросту от неё отказались.
– Есть заявление роженицы, – сказала миловидная докторша лет тридцати. Бледное лицо с минимумом косметики на фоне белоснежного халата и светлых стен кабинета, освещаемого люминесцентной лампой, делали её похожей на восставшую из хрустального гроба постаревшую царевну.
– Можно взглянуть?
– Пожалуйста. Вы даже не представляете, как часто нам приходится сталкиваться с этим, – устало произнесла врач, и было не понятно, то ли она оправдывается, то ли жалуется им. Но Нелли Петровну мало заботила судьба других малышей, она вчитывалась в подписанное родителями заявление об отказе.
– «Претензий не имею», – прочла она вслух и, посмотрев на сына, разорвала написанное. – Зато мы имеем.
– К нам? – насторожилась доктор.
– Нет, к ним.
По вере Манидара, новоявленным адептом которой стала Аня, родившиеся до четвёртого февраля девочки обречены на несчастную жизнь. Они будут, мучатся сами, и приносить лишь горе своей семье, проклятые по неведомой уже причине древним божеством, из-за чего ни среди живых, ни в мире мёртвых ничего хорошего их не ждёт. К мальчикам злюка бог относился лояльно.
– Как ты могла, Аня? Ведь ты же её девять месяцев под сердцем носила? – пыталась понять Нелли Петровна, глядя на ревущую дочь.
– Вы тут оставайтесь, а я поеду со «зверьком» нашим потолкую, – поднявшись с табурета, Вадим направился к выходу.
– Вадик, не бей его, – чуть слышно попросила сестра. Он оглянулся у двери и ничего не ответив, вышел из палаты.
Увидев шурина, Манидар попытался затеряться в вечерней толчее, но Вадим успел схватить его за рукав. Затащив в контейнер, мрачно глядя в испуганные глаза индуса, прошипел, стараясь унять возбуждение: – Слышишь, ты, урод. Детьми у себя в джунглях разбрасывайся. Если к девочке, из которой ты, придурок, сделал исчадие ада, будешь плохо относиться, она заболеет и не дай бог умрёт, то тогда я тебя самого закапаю.
Зять начал, что-то говорить на своём птичьем языке, но он, не став слушать, отводя душу, ударил индуса ладонью по щеке. Тот отлетел, стукнувшись о стену с глухим гулом, а на половине его лица заалело красное пятно. Вадим брезгливо смотрел на него, не в силах понять, как такое никчемное существо смогло стать их родичем? Так и не поняв, он вышел из контейнера.
***
Время шло, безостановочно двигая стрелки часов. Минуты как песчинки текли между пальцев и, взглянув на них, Вадим понял что поедет. Достав спрятанные деньги, он подошёл к спящей на диване жене. Двое суток она работала в кондитерском цеху, недалеко от дома, а двое отдыхала.
– Алёна, – похлопал он по накрытой одеялом ноге жены.
– Чего, – сонно протянула та, не открывая глаз.
В неполные тридцать она казалась усталой замученной жизнью бабой. Зная, что муж ей изменяет, поначалу боролась с этим, устраивая грандиозные скандалы, а потом махнула рукой, заливая водкой тоску по треснувшей семейной жизни. За годы замужества любовь – скорее первое серьёзное увлечение, когда они расписались, обоим было по восемнадцать – вытекла из души, словно вино из опрокинутой бутылки и лишь на дне её осталась багровая муть.