Гастроль в Вентспилсе
Шрифт:
Это был не лучший вариант начала товарищеского разговора, но винить в том можно было лишь самого себя. Ни в коем случае нельзя было упустить представившуюся возможность. И Яункалн принялся во всех подробностях излагать события последних дней.
В школе Рудису дважды приходилось писать сочинение на тему «Мой лучший друг». В третьем классе его задала учительница латышского языка, на седьмом году учения эта оригинальная идея осенила преподавательницу английского. И в обоих случаях он посвящал свое сочинение Янке, с которым жил в одном доме, в центре города, и сидел в школе за одной партой. И лишь совсем недавно в его душу закралось сомнение – а вообще есть ли у него друг? Близкий человек, которому можно поверить свои самые сокровенные мысли, мечты о будущем. С Янкой нельзя было серьезно поговорить даже о только что прочитанной книжке, не то что о странном смущении, которое на Рудиса в последнее время стало находить, когда поблизости бывали девочки. Сосед был свой парень, непременный компаньон во всех озорных проделках – и не более! Он умел молчать как могила, мог, когда надо, поддакнуть, но дельного совета от него не жди! Придумщиком всегда бывал Рудис. Так было и в тот раз, когда они решили не рассказывать родителям о том, что тренер в спортшколе, не усмотрев перспективы сделать из них чемпионов, исключил ребят из группы. Вот уже второй год, как три вечера в неделю они себя чувствовали вполне свободными людьми, почти как взрослые, которые никому не дают отчета о своих делах. Янка-то прекрасно мог и без этой хитрой уловки по вечерам уходить из дому: в его семье каждый жил своей жизнью, точки соприкосновения давно затерялись в круговерти будней, каждый думал лишь о себе, только на Янку еще возлагали заботу о младшей сестре, которую он отводил в детсад и приводил домой, а по выходным присматривал за нею и дома.
У Рудиса обстоятельства были совершенно иные. Родители, сравнительно молодые люди, друг друга обожали, каждую свободную минуту проводили вдвоем и появившегося в первый год супружества мальчика еще в младенчестве отдали на полное попечение бабушки. Теперь любое вмешательство в воспитание внука воспринималось ею как попытка свержения власти и обычно заканчивалось припадком истерии, а иногда и вызовом «скорой помощи». Ради поддержания призрачного мира родители были вынуждены пассивно взирать, как Рудис страдает из-за деспотической любви бабушки. Дома у него не было ни малейшей возможности побыть наедине, каждый шаг в сторону от проторенного пути приводил к шквалу нравоучений. Инстинкт самосохранения заставил его развить в себе неимоверную толстокожесть, поразительную способность пропускать мимо ушей все неприятное для слуха, а с этим вместе и кое-какие дельные советы. Рудис раскрывался и бывал разговорчив только вне дома – в обществе «бизнесменов», и чем больше риска было б их общих «мероприятиях», тем привлекательней они ему казались.
Сейчас он тоже в предвкушении близкого приключения. Проснувшись еще до трелей будильника, Рудис в который раз перечитывал оставленную Коброй записку:
«Зайду за тобой около шести. Дома скажи, что вернешься поздно, и разбуди Янку. Я его тоже не видала».
Бабушке Рудис уже наговорил, что поедет с одноклассниками на экскурсию по местам боев за освобождение Курземе, но сам был уверен, что придется участвовать в каком-то захватывающем приключении. Иначе разве стоило бы вскакивать в такую рань?..
Когда пришла Кобра, он тут же буквально вытолкал ее из двери на площадку и затащил в квартиру Янки.
– У нас зверски важное задание! – задыхаясь, сообщила Кобра. – Мы пойдем в разведку. Жандармама даже выдала деньги на дорогу и питание.
– А только, может, она сама выдумала всю эту чепуху, чтобы втянуть нас в военную игру, которая должна быть по школьной программе? – Янка, похоже, был далек от проявлений восторга. – Я, например, поломанного приемника не видал. Небось, все сама придумала, а теперь гоняет нас, покоя не дает.
– А Яункалн? Он же не какой-нибудь молокосос.
– Кончай трепаться! Мы должны выследить Эмиля Мендериса, ну, этого противного старикашку из комиссионки. И так, чтобы он ничего не заподозрил. Нельзя его ни на минуту упускать из виду. Я уже посмотрела, когда отходят первые автобусы и поезда. На старте надо быть ровно в шесть.
– Все равно как по грибы! – ехидно заметил Рудис. Ему вдруг очень захотелось изумить Кобру. – Да пускай его едет ко всем чертям! Хоть поездом, хоть автобусом – мне все равно. А деньжата Жандармами пригодятся нам для хорошего кайфа.
– Для чего? Что ты сказал? – не поняла девочка.
– Ладно, не притворяйся, будто никогда не причащалась, – зевая, протянул Янка.
– Но мы же дали клятву, никогда не связываться с наркотиками, – до Кобры, наконец, дошло, к чему они клонят. – И героин, и ЛСД продают только за валюту…
– Ничего, обойдемся домашними средствами. Плати сорок копеек и балдей на здоровье.
Глаза у Кобры вспыхнули, щеки покраснели. Но оказалось, что это было выражением протеста, а не вожделением.
– Ну, я уж эту отраву в рот не возьму! Все нутро можно сжечь.
– Пить вовсе не обязательно, – поучительно заметил Рудис. – Лучше нагреть и вдыхать пар. Через час тебе собственная бабушка покажется самой красивой девочкой на свете. Я один раз пробовал, помнишь, зимой, когда сыпанулся на истории, потом ляпнул, что закон Ома открыл Андрей Упит, и еще четыре дня ходил с аллергической сыпью.
– Спасибо тебе! – Кобра замотала головой, словно щенок, глотнувший табачного дыма. – Пошли, мальчики!
…Эмиль Мендерис привел их прямиком на вокзал. Он шагал медленно, словно портфель его был тяжело нагружен, в конце моста даже остановился для перекура.
– Чего он еле тащится, дохляк, – нервничала Кобра. – Еще опоздает на рижский поезд, что тогда делать?
– Беги вперед и купи билеты, если тебе так охота покататься. – В такую рань у Янки всегда бывало дурное расположение духа. – Наше задание – следить за Мендерисом неотступно как тень. По мне, так пусть он хоть целый день сидит в парке и ловит мух.
Паровозный гудок подтвердил опасения девочки. У нее даже начало подергиваться от волнения правое веко. Но Мендерис, похоже, ничуть не встревожился. Взглянув на свои часы, удовлетворенно кивнул и направился дальше неспешным прогулочным шагом. Однако сомнений больше не было – он шел к видневшемуся в конце улицы вокзалу, над кирпичным зданием которого прощально клубился пар ушедшего поезда.
Янке второй раз поручили наблюдать за приемщиком из комиссионки, и, наверно, опять придется возвращаться с пустыми руками. Ну, собрался человек в свой выходной съездить в деревню – за грибами сходить или с бреднем пошарить по речушке… Маловероятно, что в портфеле у него полдюжины поддельных «Сикур» для продажи колхозным свиноводам… Можно было спокойно поспать еще часок, потом отвести сестренку в садик, а самому завалиться на пляж, хотя пасмурное утро не очень-то располагало к подобному времяпрепровождению. Отплыви в такую погоду подальше в море – и берега больше не увидишь! Не раз приходилось поплутать в тумане и прозябнуть так, что зуб на зуб не попадал. Недаром в кинокартинах все несчастья происходят как раз в такие серые дни…
Янка резко остановился. Как это он раньше не додумался?! Кто сказал, что Мендерис собирается сбывать товар? Скорей всего большой портфель его пуст, и он отправился за ящиками от «Сикур». Расположится на пустынном берегу и будет поджидать, когда контрабандисты высадятся. Впрочем, возможно, ящики уже привезены и где-то ждут заказчика, например, в камере хранения на вокзале, – разве мало слышали о таких фокусах? Может быть, их привозят на поезде или на специальной дрезине?
Янка прибавил шагу, чтобы сообщить друзьям о своих соображениях, но они уже были в дверях кассового зала. Они тоже отстали от Мендериса – тот в данный момент брал у окошка билет.