Гастроль в Вентспилсе
Шрифт:
– Вы уж лучше облейте меня прямо из ведра, только не нахлобучивайте на голову этот мокрый парик! – канючила актриса, чьи собственные волосы красотой не уступали накладным.
– Поскорей, пожалуйста, поторопитесь! – нервничал ассистент режиссера. – У Зигиса кончился хлеб для чаек.
У края площадки стоял могучего телосложения мужчина и, подкидывая в воздух хлебные крошки кружившим над ним птицам, удерживал живой реквизит от соблазна разлететься на поиски рыбешки..
– Чего ты их тут прикармливаешь, эта погань весь халат мне загадила, – раздалась жалоба из другой лачуги.
У Расмы замерло сердце – это же голос бабушки, это ее интонация вечного недовольства! Из овина вышла Рената Зандбург в короткополом, старинного покроя капоте, увидала застывшую от изумления внучку, но сама не смешалась ни на миг.
– У каждого свое задание. Тебе надобно прощупать Лукстынихину невестку, а мне, может, необходимо проследить за главным режиссером. В кино порядочному человеку в закоперщики ведь не выбиться.
Расма вовремя удержалась от критики подобного взгляда. Стоит ли бабусю лишать удовольствия, может, оно последнее в ее жизни. Ей приходилось читать о старых англичанках, которые в преклонном возрасте вдруг бросают на произвол судьбы своих внучат и собачат и отправляются путешествовать. Тетушка Зандбург не могла себе позволить такую роскошь, так пусть ее поразвлечется по своему разумению и по средствам.
– И ты появишься на экране… Как я тебе завидую! Если бы в твои годы я смогла себя чувствовать такой молодой!
– Всему свой черед. Сперва тебе предстоит родить трех дочерей, мужа похоронить.
Тетушка Зандбург гордо удалилась и даже не подумала попросить внучку не выдавать ее.
Куда меньше взаимопонимания было в разговоре между Гербертом Третьим и Коброй. С тех пор, как тетушка Зандбург почти перестала появляться в детской комнате, ребята могли себя тут чувствовать полновластными хозяевами. И тем не менее заходили сюда редко: пропала радость непрестанных мелких стычек, пикировки. А возможно, дыхание суровой действительности заняло в их жизни место игр и шалостей… По сути дела, они незаметно для самих себя оказались на стороне закона и порядка; каждый из них теперь делал все для того, чтобы найти и разоблачить преступников.
Как раз по этому поводу сейчас и происходил «обмен мнениями» между Гербертом и Райтой.
– Я уже слыхал о твоем геройстве, – ехидничал Герберт, – Следили за развратниками и разболтали по всему городу. Если хочешь знать, Вентспилс кишмя кишит такими парочками. Но ты учти: пьянице никогда не додуматься до трюка с поддельными приемниками. А если бы и дотумкал, то сразу завалился бы.
– Ты, конечно, всегда умней всех!
Райта чувствовала себя оскорбленной до глубины души. До такой степени обесценить ее вклад в разоблачение преступников… Не хотелось даже рассказывать, как она купила себе – а значит, и всем «бизнесменам» – почти совсем новый мопед, который собиралась сегодня торжественно опробовать.
– Может, и не совсем так, но во всяком случае я не глупее твоего Теодора, – отрубил Герберт. – Такого нельзя и близко подпускать к Чипу, сразу все испортит.
– Ты по-прежнему считаешь, что этот заморыш, кандидат в покойники, замешан в афере с «Сикурами»?
– А что, по-твоему, мы таскаем в этих пачках? Размером с пивную бочку, а поднять можно двумя пальчиками.
– Тогда скажи: что тяжелее – килограмм свинца или кило пуха?
– Кончай трепаться! Там были пустые ящики от транзисторов – тоненькие пластмассовые стенки и воздух.
– Так, по-твоему, за ниточки дергает Чип?
– И никто другой! Видала, как он живет? Всего этого не накупишь на башли от жвачки, сигарет или другой муры. Мы всемером три месяца ишачим, а сколотили только на часишки. На антенну пришлось брать взаймы у Жандармамы.
– Чип ведь работает…
– Пожарником. Мои предки врачами вкалывают – а что имеют? Ну, принесут домой цветов пучочек или коробку конфет. А чтоб на машину заработать, так где там. Чужого здоровья не стыришь и налево втридорога не пустишь…
Впервые Герберт обмолвился о своей домашней жизни. Райта теперь вспомнила, что однажды на общем родительском собрании видела мать Герберта – еще довольно молодую близорукую брюнетку, которая пришла прямо с дежурства на «скорой», не сняв даже белого халата, и побыла совсем недолго. Райта понимала, почему Герберт, не отличавшийся ни особой храбростью, ни физической силой, среди «бизнесменов» пользовался почти таким же авторитетом, как Мексиканец Джо, – нормальные домашние условия придавали дополнительную вескость всему, что он говорил. Мексиканцу терять было нечего – это знали все. Но если за какое-нибудь предложение голосовал и Герберт, это означало, что игра определенно стоила свеч.
На сей раз Мексиканец Джо не хотел подпадать под влияние друга. Потерять такой источник доходов? Чистое безумие! Только что придя и выслушав рассуждения Герберта, он, достойным главаря жестом, стукнул по столу кулаком.
– Чего суетесь не в свое дело? Пускай тузы сами разбираются!
– А потом притянут и нас, как подручных и соучастников? – возразил Герберт.
– Мы жертвы махинации и юные друзья милиции. Никто нас не заставляет шпионить за Чипом. Никогда не подпиливай сук, на котором сидишь… А мы сидим совсем даже неплохо, верно? А с милицией, как с липучкой для мух: если тебя раз взяли на учет, то отвертеться от них трудно, лапка или крылышко обязательно приклеится навсегда – им ведь тоже свой план выполнять надо. Если заведут дело на Чипа, то быстро его не прикроют. Они уж найдут к чему прицепиться! Не получится с «Сикурами», пришьют спекуляцию контрабандой.
– Он, наверно, деньгу лопатой гребет, раз может отваливать нам постольку, – сказала Кобра.
– Нигде не написано, сколько человеку можно зарабатывать. Месяц назад на базаре торговали молодой картошкой по три рубля кило. Хочешь – гони монету, не хочешь – покупай по гривеннику старую, проросшую. И никто из тузов туда даже близко не подходил. Чип со своим товаром тоже никого за глотку не хватает. Кури себе на здоровье «Приму» и будь счастлив. А если любишь американский дымок, раскошеливайся!