Гастролеры и фабрикант
Шрифт:
Но ведь что-то должно же быть?!
Это дело слушалось долго. Кажется, и суд был в затруднении определить, кто виновен, а кто пострадавший. Все решила записка, написанная Илюшей купцу. Ибо в ней ясно было прописано, что Илья Никифорович Феоктистов «всецело полагается на совесть и опытность» купца Емельяна Федоровича Щеколдина. И суд вынес решение: если и произошли какие-то убытки, то отнести их следует на счет купца Щеколдина. Словам приказчика, все время твердившего, что он отдал «все деньги до последней полушечки» барину, не поверили, потому как был он человеком крепостным, коих непозволительно было приводить к присяге на суде, а без принесения присяги – какая тебе вера? Купец Щеколдин обратно тысячи свои не вернул, более того, заплатил как проигравшая сторона все судебные издержки, объявил себя банкротом и был посажен в долговую тюрьму, ибо во времена государя-императора Николая Павловича неотдавание долгов каралось долговою ямою, то бишь тюремным сидением. Это уж потом, при императоре Александре Освободителе и его реформах, банкротствующим дали некоторую слабину,
Сказывали еще, что в Казани он до исподнего обыграл в штос председателя судебной палаты, действительного статского советника Степана Николаевича Переверзева, который, потеряв сто восемьдесят тысяч капиталу, дом и личный выезд и оставив тем самым жену и детей нищими, застрелился из дуэльного револьвера марки «кухенрейтер», послав пулю прямо себе в сердце. На эти денежки Феоктистов приобрел в собственное владение выпасы и рыбные ловли на реке Свияге, а также перекупил у его владельцев мыловаренный завод, единственный в Свияжске. После чего в карты играть перестал совершенно, резонно порешив, что их миссия полностью исполнена. А затем сделался и скотопромышленником, начав с того, что приобрел за смешную цену табун лошадей в тридцать голов, пропавший накануне у коннозаводчика Билялетдина Гатауллина. Многие феоктистовские мужики знали, что табун ворованный, однако предпочитали помалкивать. Приезжал исправник, спрашивал их, не видели ли они приблудных лошадок?
– Не-е, не видели, – отвечали полицианту мужики и смотрели на него ясными глазами.
– Ну, коли увидите, сообщите, – говорил им исправник, удаляясь.
– Не сумлевайтесь, барин, сообщим, – охотно отвечали мужики, ухмыляясь себе под нос.
Знал, что табун ворованный, и Илья Никифорович. Посему и держал его на своем конном дворе без выпасу. А когда о пропавшем табуне подзабыли, продал его самарскому скотопромышленнику за «дворянскую» цену.
– …А уж когда крестьянам волю дали да реформы начались, то Илюша наш развернулся вовсю, – горестно покачал головой старик Зыбин. – Все государевы указы как будто под него писаны были. Таких, как он, много опосля расплодилось. Но он – особый фрукт! – Старик вздохнул. – Так-то вот денежки-то зарабатываются, сударь вы мой, – закончил после недолгого молчания свой рассказ летописец-краевед и посмотрел на Африканыча выцветшими от старости глазами. Возможно, некогда они были голубыми. Или карими. Поди сейчас разбери…
– Что ж, благодарствуй, отец, – кивнул Самсон Африканыч. – Интересную повесть ты мне рассказал. Полезную и весьма поучительную. А помирать ты еще не собрался, дед?
– Чего ты, мил человек, говоришь?
– Помирать, говорю, ты еще не собрался? – громче повторил Африканыч.
– А ты что, торопишь меня, что ли? – нахмурился старик. – Неужто надоел своим рассказом?
– Напротив, очень хочу, чтобы ты еще немного пожил, – искренне ответил Самсон Африканыч.
– А что так? – поинтересовался летописец-краевед.
– Понадобиться можешь, – ответил Неофитов. – Когда мы твоего Илюшу Никифоровича на чистую воду выводить будем.
– Вот это правильно, сударь вы мой, – заулыбался старик. – Вот это верно! Давно пора таких срамных к ногтю! А что касательно до смерти, то пару годков, чай, я еще проживу, – добавил он. – Не сомневайся!
– Вот и славно, сударь вы мой, – поднялся и стал прощаться с летописцем-краеведом Африканыч.
Того, что он услышал от старика, вполне хватало, чтобы прижать мильонщика Феоктистова, ежели он вдруг заартачится, потеряв деньги, и попытается задействовать свои связи в Санкт-Петербурге.
Не грешок, а грех был найден!
Глава 6
Всезнающее «Всевидящее око», или А был ли клад?
17 октября 1888 года
Поручение Острожского собрать компроментаж на Долгорукова было сродни поручению царя стрелку Андрею из русской сказки про стрелка, Марью-царевну, кота Баюна и Бабу-Ягу: поди туда, незнамо куда, и принеси то, незнамо что. Однако приказ начальника – закон для подчиненного. И помощник полицеймейстера Розенштейн пошел туда, незнамо куда. Иначе сказать, принялся усердно копать!
Начал он с газет. Московский период жизни Всеволода Аркадьевича Долгорукова его не интересовал. В конце концов, тот отсидел три с половиной года в Бутырках за свои аферы и махинации. Интересовал помощника полицеймейстера только казанский период жизни Всеволода Аркадьевича. А когда приехал Долгоруков в Казань? Именно: в июле тысяча восемьсот восьмидесятого года. Стало быть, надлежит посмотреть все казанские газеты за период с июля восьмидесятого года по октябрь восемьдесят восьмого. Каково это – пролистать с десяток пудов газет! Но трудности и объем работы Николая Людвиговича никогда не пугали. Он собрал газеты за восемь с лишним лет и засел у себя в кабинете.
Первая заинтересовавшая его информация, что он нашел в «Казанском биржевом листке», называлась «Почем в Казани дома»? Эту статью, написанную в духе фельетона, Розенштейн прочитал дважды и скорее полицейским чутьем, нежели по самому содержанию текста, определил, что тут утаена крупная афера, к которой, возможно, имеет касательство Всеволод Аркадьевич Долгоруков. Ведь «некий приезжий господин», неоднократно упоминаемый в статье, вполне мог им статься…
Как стало известно на днях пишущему эти строки, старый каменный дом, что на Покровской улице, принадлежавший еще неделю назад г. отставному поручику Лазаревскому и приобретенный
В одном из декабрьских номеров «Биржевого листка» того же года, рядом с рождественским рассказом, Розенштейн обнаружил под рубрикой «Вместо фельетона» еще один едкий и иронический материал, еще более заинтересовавший его и вновь подписанный псевдонимом «Всевидящее око». Назывался он «Редкая афера»…
Афера в духе Соньки Золотой Ручки, корнета Савина или «Червонных валетов» произошла на днях в нашем городе. Что ж, до провинции все новые начинания, как добрые, так и худые, доходят много позже, нежели до столиц. Теперь же и губернская Казань может похвастать, что не лыком шита и что наконец докатилась и до нее так называемая волна цивилизации, – в городе появились свои мошенники, не уступающие в остроумии членам небезызвестного московского клуба «Червонные валеты». Возможно также, что в разработке аферы, о которой ниже пойдет речь, принимал участие один из действительных членов клуба «Червонные валеты», некто господин D., отбывший вмененный ему судом тюремный срок и не столь давно поселившийся в одной из гостиниц нашего города. Это лишь предположение, разрешение какого не входит в компетенцию нашей газеты, но является прямой обязанностью органов благочиния и правопорядка, то бишь полиции.
Итак. Жил себе поживал некто господин N. Занимался кое-какой торговлишкой, имел сносный достаток, какового не имеют полные профессора Императорского университета, и собирался даже завести собственный выезд. И вот однажды, «в студеную зимнюю пору», которыми славен месяц декабрь, посетили его заведение двое мужичков, кои вышли не из лесу, а приехали, по их словам, из деревни Елдыриной на заработки. К слову сказать, ваш покорный слуга, написавший эти строки, взял под честное слово в Императорской публичной библиотеке полный каталог населенных пунктов Казанской губернии, включая выселки и починки в три двора, однако селения с таковым, прямо-таки фривольным, названием не обнаружил. Но это так, к слову. Так вот, обогревшись и попив чаю, мужички обратились к господину N. с вопросом: что сие такое? И показали ему заляпанный строительным раствором старый полуимпериал.
«Это старинные деньги», – ответил господин N. И поинтересовался, где они его нашли.
«Да дом один ломали, вот и нашли, – ответили мужички. – Из стены, – дескать, – вывалились».
«И много?» – поинтересовался господин N.
«Восемьсот одиннадцать штук», – не моргнув глазом, ответили псевдоелдыринцы. И спросили у господина N. совета, что, дескать, им с этими старинными деньгами делать.
Алчность, дорогие читатели, сгубила не одну христианскую душу. А нехристианскую – тем паче. Скупой рыцарь забыл из-за денег про честь и совесть, и у него крайне испортился характер, а злой Кощей, дни и ночи чахнущий над златом, получил вследствие этого тяжелейшее онкологическое заболевание и, как известно, помер в страшных судорогах.
Господин N., возгоревшись алчностью, предложил купить у мужичков все заляпанные раствором монеты. Предложив за них смехотворную цену – по полтора рублика за полуимпериал, стоящий, по меньшей мере, раз в семь дороже. Мол, мужички все равно в золотых монетах ничего не понимают, потому как никогда их не имели, а он-де поимеет большой барыш.
Мужички-«елдыринцы» согласились, принесли один (из двух) мешков засохшей строительной крошки и потребовали показать деньги. Господин N. показал. Псевдокрестьяне пересчитали деньги и вернули их господину N. с тем, что покуда они ходят за вторым мешком и что все было бы без обману, он бы спрятал мешок и деньги в несгораемый шкаф, а ключ бы отдал им. Господин N. с их условиями согласился, спрятал мешок и деньги в шкаф, а ключ отдал мужичкам. После этого он их больше не видел, а когда ждать их терпение лопнуло, господин N. открыл вторым ключом свой несгораемый сейф, однако вместо империалов обнаружил в мешке лишь одну растворную крошку, а вместо денег – аккуратно нарезанную газетную бумагу. В воровской среде это называется «куклой». Так алчущий скорого богачества господин N. потерял тысячу двести рублей с лишком, зато приобрел весомый опыт, который тоже, согласитесь, стоит денег. Впрочем, так чаще всего и случается с господами, падкими на то, чтобы заполучить на грош горсть пятаков. А так, дорогие читатели, не бывает.
Особенно господина помощника полицеймейстера заинтересовали следующие строки: «Возможно также, что в разработке аферы… принимал участие один из действительных членов клуба «Червонные валеты», некто господин D., отбывший вмененный ему судом тюремный срок и не столь давно поселившийся в одной из гостиниц нашего города»… Правда, репортер потом оговаривался, что это лишь предположение, но наверняка он знал, о чем говорит.
«Надо наведаться к этому «Всевидящему оку», – решил Николай Людвигович. А поскольку отставной штаб-ротмистр Розенштейн был человеком дела, то он, недолго думая, надел синий полицейский китель, фуражку, пристегнул к портупее саблю и пошел в редакцию «Казанского биржевого листка».