Гать
Шрифт:
Ведь если подумать, зачем вообще столь яркий цвет. Да, он прекрасно смотрится на белом фоне свежего снега, но это в неурочном мартабре. А так-то на коричневом фоне вечно раскисшей болотной землицы сочетание получается весьма мрачное, равно как и крайне грязное. Сколько раз Муха возвращалась в родную келью за толстый засов по пояс в бурых пятнах, больше похожих — да, на ту самую кровь, но уже куда позже.
Как было сказано у классика — и лишь гораздо позже смерть становится романтичной.
Но Муха не боялась смерти и до перехода. Она боялась жизни, которая не принадлежала ей. Она боялась того, что ее судьба была заранее
Поэтому она выбрала фандом. Однажды сделав шаг, она отыскала то, чего не могла найти в мире болот. Она познала свободу. Познала себя, свою истинную сущность, свою лучшую версию.
Поэтому она шла на парад каждый раз, когда его назначали. Потому что парад был демонстрацией выбора, ее актом самовыражения, ее праздником. Потому что парад был ее жизнью, ее смертью, ее воскресением.
Накидывала разлетайку, опускала пониже капор, задерживала на секунду дыхание и, зажмурясь, бросалась вперед. Дальнейшее действо уже было не настолько принципиальным, как этот первый шаг, пусть вызывая фейерверк разнообразных чувств — от неконтролируемой паники до щенячьего восторга — но все эти чувства были куда как вторичны по сравнению с этим первым порывом. Открыться, раскрыть себя внешнему миру, предстать перед ним такой, какой она не могла себя проявить, даже запершись в собственном обитом красным бархатом данже, в тишине и тесноте, в концентрированной, кощунственно безопасной атмосфере, пропитанной собственным страхом и собственной болью.
Здесь, на время парада, Муха могла себе позволить быть собой, не рискуя при этом захлебнуться собственным ароматическим секретом, утонув в нем с головой. Там, в одинокой темноте данжа, фандом только мечтал быть собой, здесь же, во взбаламученном потоке снежного бурана, они все буквально купались в собственном «я», сокрытые от посторонних глаз не каменными стенами, но лишь оторочкой капора.
Шаг, шаг, еще шаг, поступь собирающихся на парад сестриц с каждой новоприбывшей становилась все плотнее, все ритмичнее.
Р-раз. Р-раз. Левой. Правой.
Ау-у!..
Муха прыснула себе в рукав.
Смешно. Фандом никогда так не делал во время настоящей охоты. И себя выдашь, и живца спугнешь. Но тут, на параде, каждый раз бывало такое, что кто-нибудь из сестриц начинал вдругорядь подвывать в голосину. Для смеха, для пущего вызова, пусть у зевак разом уйдет душа в пятки. Живец существо простое, инстинктивное. Существует одним днем, одной реакцией, одним паническим позывом. Пускай потешится осознанием своей временной безопасности. На параде он себе может такой позволить.
Муха заметила краем глаза, как несколько сестриц покачали головой под широким капором.
По всему видать, фандом старой школы. Они еще помнят времена, когда одно лишь появление багряной разлетайки на улицах болотных городов вызвало бы такой переполох, что только и делать, что ноги уносить. В сестриц плевали, бросались в них камнями и палками, пытались их травить собаками, а уж какими только помоями не обливали! Инстинктивное поведение, желание защититься от того, что не понимаешь, а на самом деле — на базовом уровне —
Да, секрет есть секрет. Крепкая, едкая смесь ароматических соединений, которую не отмоешь, от которой не избавишься. И от которой у живца разом стынет кровь, встает дыбом шерсть и подкашиваются лапы. Защитная реакция жертвы. Только и выбора было — бей или беги.
Не будем их осуждать, вздохнула про себя Муха. Живцы существа простые, если не сказать примитивные. Всему-то их приходится учить.
И ведь, глядите, понемногу научили. Муха равняет шаг с сестрицами — шеренгами, колоннами! — а живцы вокруг только стоят и глазами лупают, дивясь на это зрелище. Но не все живцы такие безучастные. Некоторые из них, особенно молодые и любознательные, не могут удержаться от того, чтобы не подойти поближе, чтобы рассмотреть этих странных существ, которые настолько отличаются от них самих. Они замечают, как изящно двигаются сестрицы, как грациозно носят свои багряные наряды, как легко и смело ступают. Они чувствуют, как сестрицы искренне радуются жизни, как сестрицы любят и уважают друг друга.
И тогда живцы начинают задавать себе вопросы. Почему они такие разные? Почему они такие прекрасные? И почему они не могут жить вместе с ними, в гармонии и дружбе? И почему они так боятся сестриц, ведь те вовсе не делают им никакого зла?
И тогда живцы начинают меняться. Они становятся более открытыми, более добрыми, более любознательными. Они начинают видеть в фандоме не чужих, но друзей. И впустую начинают надеяться, что однажды они, быть может, тоже станут частью фандома.
Ха, вновь усмехнулась про себя Муха, глупенькие!
Впрочем, напомнила она себе, не все живцы такие. Есть и те, которые никак не желают меняться. Которые не хотят понимать. Которые не хотят любить. Которые хотят только бояться и ненавидеть. И которые готовы на все, чтобы уничтожить то, что им не по душе, что бы там они ни говорили вслух, да даже и самим себе.
И помнить об этом должна каждая из сестриц. Фандом — на самом деле никакая не субкультура, не движение, не политическое течение, не социальное происхождение и не род занятий.
Это физиология. Это голод. Это лютый звериный голод, который однажды одолевает каждую из сестриц. И когда наступает время выходить на охоту, тут уже становится не до сантиментов. Друзья, сочувствующие, соблюдающие нейтралитет или тайные, а даже если и явные враги — все они становятся просто живцами. И та черта, которая во время парада так чудесно истончается — в тот же миг начинает пылать багряным цветом капоров и разлетаек. Багряным цветом их глаз.
О, не сомневайтесь, не тщите себя надеждой, в момент, когда природа берет свое, живец для сестрицы больше не человек. А только цель, цель тем более желанная, поскольку доступная. И этот парад должен был напоминать фандому главное — есть мы, а есть они. Есть хищник, есть жертва. Что бы между ними ни происходило вне охоты. Как там, в защитном каменном мешке данжа. Как тут, на публичной маршировке парада.
Они же, — тут Муха позволила себе на секунду недобро оскалиться, — они пускай смотрят на яркие багряные пятна разлетаек среди завихрений снегового бурана и успокоенные расходятся по домам. Сестрицы в своих нелепых одеждах всегда на виду, такие заметные, такие нестрашные. Такие привычные. Чего их бояться, правда?