Гаури
Шрифт:
— Сахиб доктор, я плохо понимаю все это, — сказала Лакшми.
— Я хочу, чтобы вы могли прямо смотреть в глаза людям, когда вернетесь в свою деревню. Конечно, вы не должны были продавать вашу дочь за деньги… Но ведь вы сделали это лишь из-за бедности. Любовь к деньгам пересилила в вас любовь к дочери.
— Так я могу забрать ее собой? — спросила Лакшми.
— Если возвратите ее мужу.
— Для этого мы и пришли сюда, ваше сиятельство, — сказал Адам Сингх.
— Не ваше сиятельство, а просто доктор!
— Будь благословен, исцеляющий
— Не знаю, умею ли я чинить разбитые сердца. Тела — возможно, — тихо сказал Махендра.
— Я никогда не забуду ваших слов, — сказал Адам Сингх. — Вы должны приехать к нам и разбудить мертвые сердца, доктор-джи.
— А вы не боитесь, что вашим односельчанам я покажусь безнравственным безбожником? — иронически улыбнулся Махендра. — Не думайте, что они так легко откажутся от преклонения перед новым богом — деньгами. Они изменятся лишь со временем, когда великий переворот потрясет их жизнь и обновит землю. Ведь мы сейчас на верном пути. Только помните, что вы, народ, должны держать ухо востро, не поддаваться заблуждениям и не бросать таких девушек, как Гаури, на съедение волкам…
Лакшми заплакала.
— Ну, вот уж и слезы, — сказал Махендра и закурил сигарету, чтобы скрыть смущение. — Ладно, поплачьте хорошенько, чтобы потом почаще улыбаться.
— Ах, сахиб доктор, если мне удастся возвратить дочь ее мужу, я умру счастливой.
Махендра позвал Гаури и мягко подтолкнул ее к матери.
— Забирайте ее, — сказал он, улыбнувшись, — а то я, чего доброго, и сам женюсь на ней.
— Так мы взаправду можем забрать ее? — переспросила Лакшми, не веря своему счастью.
— Ну, конечно. Пусть она только уложит свои вещи да получит заработную плату. А теперь подождите на улице, пока она поможет мне принять остальных больных.
Лакшми упала Махендре в ноги, но Гаури подняла ее и проводила до дверей. Адам Сингх следовал за ними, сложив руки в знак смиренной благодарности. Разве можно было сразу излечить этих людей от укоренившегося раболепства?
Махендра пригасил наполовину выкуренную сигарету в черепе, служившем ему пепельницей, и позвонил в колокольчик, вызывая слугу.
7
Лакшми, Адам Сингх и Гаури прибыли в Малый Пиплан после захода солнца, когда далекая вершина Дхаоладхара еще тлела в темноте, словно после долгого пожара, в пламени которого сгорело убежище богов. Они сразу прошли к сараю, где лежал выздоравливающий Панчи. Хур Бану, растиравшая его, была до того поражена, что так и застыла с поднятыми руками. Но дядюшка Рафик, куривший кальян в ногах у Панчи, встал и вежливо приветствовал гостей. Панчи, не веря своим глазам, глядел на пришельцев, не находя слов от изумления.
— Сын мой! — воскликнула Лакшми, бросаясь к Панчи.
Покоробленный этой показной нежностью, Адам Сингх отвернулся и принялся вытирать платком пот с шеи. Одна Гаури спокойно подошла и села в ногах у Панчи, прикрыв глаза краем сари.
— Так
Бледный и измученный, он, казалось, прошел через смерть.
— Сынок, ты видишь, она жива и здорова, — сказала Лакшми, стараясь успокоить его. — Большой доктор, у которого она работала сиделкой, был очень добр. Как мне рассказать о его доброте?.. Он так умно говорил…
— Да, сынок, — добавил Адам Сингх, чтобы отвлечь Панчи от мыслей об обидах, нанесенных ему Лакшми и Амру. — Доктор Махендра хороший человек. Он выучил Гаури на санитарку, и она скоро выходит тебя. Уверен, что он научил ее и уму-разуму и теперь она будет тебе лучшей женой.
— Ты религиозный человек, дядя, — с насмешкой сказал Панчи, — и тебе все представляется в розовом свете. А я пережил сотню смертей.
Адам Сингх понимал, что парень прав. Он подошел и погладил Панчи по голове, а затем стал рассказывать о том, как доктор Махендра забрал Гаури из дома ростовщика Джайрама Даса, потому что ее двое суток трепала лихорадка, как ростовщик рассердился и как доктор рисковал своим добрым именем, предоставив ей убежище в лечебнице.
— Но теперь все будет хорошо… — заключил он.
— Садись, брат, — сказала Хур Бану, предлагая Адаму Сингху толстый, ручной работы тюфяк.
— Вы, должно быть, устали с дороги, — сказал дядюшка Рафик. — Пойду попрошу кондитера Дулу принести вам чаю.
Горшечник знал, что индуска Лакшми не станет есть пищу, приготовленную в его доме.
— Не надо, не надо, — заторопилась Лакшми. — Мы сейчас пойдем.
Она чувствовала, что Панчи по-прежнему враждебно относится к ней, и считала, что лучше всего сейчас будет уйти.
— Да, да, мы пойдем, — подтвердил Адам Сингх.
— Подождите, я приготовлю чай, — вставила Гаури, поднимаясь с места и направляясь к очагу.
— Я помогу тебе разжечь огонь, — сказала Хур Бану.
Но Лакшми была непреклонна.
Увидев хмурое лицо Панчи, она затараторила, словно оправдываясь:
— Я сделала все, что могла. Я совершила грех, но я его искупила — привела девочку обратно. Она такая хорошенькая, все на нее обращают внимание… Молодой доктор в лечебнице чуть было не забрал ее. Но большой доктор спас ее, хотя из-за этого в лечебнице все пошло прахом. И вот она здесь… Так что мы пойдем.
— Уже темнеет, а вам идти не меньше двух миль, — сказал дядюшка Рафик.
— Ничего, скоро взойдет луна, — ответила Лакшми. — И мы с удовольствием пройдемся по прохладе.
— Может, нам даже удастся достать повозку, — добавил Адам Сингх. — Лучше всего спать в своей постели, какое бы долгое путешествие ни пришлось для этого предпринять.
Панчи продолжал молчать. Он глядел прямо перед собой, словно не желая видеть старуху и Адама Сингха. Лицо его покрылось румянцем волнения, вызванного возвращением Гаури, и ему не хотелось чем-либо выдавать свое внутреннее удовлетворение. Она заметил, что жена причесана по-городскому, с модными завитушками на висках.