Гавани Луны
Шрифт:
А ты, черт возьми, кто такая? – спросила Рина.
Меня зовут Юля, – сказала она.
Так мы узнали ее имя. Рина посмотрела на нее мутным взглядом, и, опираясь на мою руку, села.
А меня зовут Рина, – сказала она, – этого же мужественного героя в плавках Владимир.
Мы супруги, – сказала она, полуприкрыв глаза.
Я знаю, – приветливо улыбнулась нам Юля.
Юля помогла мне вытащить тебя из воды, – сказал я.
Ты уже уходила ко дну и мы могли потерять тебя из виду, вода в реке темная, – сказал я.
Необязательно расписывать мне трудности,
Он действительно выхватил вас в последний момент, – сказала девушка.
Рина глянула на нее подозрительно. Но пл лицу Юли нельзя было сказать, что она хотела нанести удар. Она просто констатировала факт. Рина, подумав долю секунды, кивнула.
Спасибо, милый, – сказала она тем своим голосом, от которого мои легкие, сердце и грудная клетка становились комком мягкого масла, и я мог поползти к ней на край света по собачьи, – о, спасибо…
Не знаю, что на меня нашло, – сказала она.
Свет Луны, – сказал я, и мы увидели, что на нас и в самом деле упал лунный свет, в котором мы выглядели странной композицией из серебристых фигур.
И вам спасибо, – сказала Рина.
Пожалуйста, – просто сказала Юля.
Она вообще оказалась немногословна и спокойна.
Это поразило меня. Мало кому удавалось оставаться спокойным в присутствии Рины. Эта женщина – катализатор всего того дерьма, которое таилось в вас, как сероводород в Черном море – под толщей воды и песка. Стоило вам оказаться поблизости от Рины, как дьявольские пласты вас начинали сходиться и сталкиваться, словно материки на жидкой магме. Наружу вырывались огонь и камни. Любая другая женщина сейчас бы или дрочила, или, сойдя с ума, вырывала себе матку, чтобы принести ее в зубах на вершину жертвенной пирамиды, или, рыдая, пыталась бы утопиться. О, Рина сводила женщин с ума по особенному, не так, как мужчин. Но Юля была нечувствительна к волнам удушливой злости, которые источала Рина.
Роза, ад источающая.
Вот кто моя жена и вы чувствовали это, приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки. Это пугало, волновало, тревожило, на худой конец, озадачивало. Но Юле было все равно. Она источала – словно в ответ – лишь доброжелательный спокойный интерес. Словно ботаник, склонившийся над редким видом ядовитого цветка, она смотрела на Рину с интересом и без страха. Добавьте к этому, что она была молода, очень молода, и вы поймете, в какой тупик зашла Рина, пытаясь понять, что именно она видит в этой красивой и умной – вот еще одно дьявольской сочетание – блондинке.
Все это, – я видел, – так озадачило Рину, что она отложила решение проблемы по имени «Юлия» на потом.
Обязательно приезжайте к нам на следующую вечеринку, – сказала моя жена Юле.
Я приеду, – сказала та.
Рина встала, пошатываясь, и обняла меня за плечи. Юля смотрела на нас блестящими в свете луны глазами. Мы оба пялились на ее стройные ноги. Голоса были слышны все ближе.
Давайте пойдем им навстречу, – сказала Рина.
Она встала между мной и Юлей, – чтобы мы поддерживали ее, ну, и чтобы разбить связку, – и мы, поддерживая Рину, пошли. Внезапно она остановилась.
Но я-то голая, – сказала она, – а вы в купальниках.
Юля взглянула не нее с интересом.
Вы хотите, чтобы я разделась? – спросила она.
Я хочу, чтобы вы оба разделись, – сказала капризно Рина, приходившая в себя на глазах.
Так свежее мясо, которое вы ткнули пальцем, на глазах у вас наливается соком и вмятина исчезает, словно в обратной замедленной съемке. Воистину, подумал я, даже смерть бессильна над моей сумасшедшей проклятой, ненавистной, обожаемой сукой женой.
Время показало, как я ошибался.
Но тогда Рина наливалась плотью и кровью буквально на глазах. Она приходила в себя так быстро, что я бы диву давался, не будь я ее супруг с пятилетним стажем. Юля, нисколько не удивившись, развязала шнурок верхней части купальника. И сняла его. У нее были красивые – тяжелые, чуть продолговатые, с большими розовыми сосками, которые в свете луны выглядели посеребренными, – груди. Тяжесть их стремилась вниз, они не были раздуты вширь, как дурно сделанные протезы, которыми надувают своих пациенток пластические хирурги. Но грудной клетки они касались лишь там, откуда росли. У нее была красивая, не обвисшая грудь третьего размера. Не могу сказать, что я определил его на глаз. Я просто не удержался – с ней у меня не получалось этого делать с самого начала, – и спросил, каков он.
Третьего, – сказала она.
Если Рину это и взбесило, она не показала виду. У нее тоже была красивая грудь, крепкая, как молодые яблоки, но небольшая. Я не раз говорил ей, что люблю ее и ее грудь, и она знала, что это так. Но какое значение имеет, верите ли вы в бога-императора или нет, если вас все равно внесли в проскрипции, чтобы отдать на растерзание львам? Рина плевала на то, люблю я ее или нет. Рина хотела моей крови и моих кишок, чтобы слепить из них босховы фигуры своего наступающего безумия. Она жаждала вырвать мои ребра, чтобы, натянув меж ними мою кожу, сделать лук и стрелять из него золотыми стрелами Аполлона во все, что она увидит, сидя на облаках. Из моего члена она жаждала вырезать прекрасную золоченую флейту и сыграть на ней те грустные песни, что насвистывал Пан, свергнутый с пьедестала богов гнусными христианами. Моим мясом она мечтала набить свои походные сумки, после чего – отправиться на покорение неизведанных земель, где черви танцуют на ложах гробов.
Сидя на этих гробах, я возвращаюсь в ту ночь.
Мы красовались тремя серебристыми фигурами на черном песке в ту ночь, и мы светились, словно призраки мертвых.
После Юля сняла плавки, и я увидел, что она не бреет лобок. Но волосы у нее и там были редкими, и, – как у всех натуральных блондинок, – практически незаметными. Глядя ей в промежность, я снял плавки. Она глядела на меня с улыбкой средиземноморского бога, аттического Аполлона. Уголки губ слегка подняты, голова чуть задрана назад. В ее взгляде я распознал торжество, радость, отсутствие какой-либо рефлексии, спокойствие, и беспримесное любопытство к жизни.