Гавайская петля
Шрифт:
– Почему вы сразу меня не прибрали? – проворчал Туманов, – как только я поселился в этой гостинице?
– Повторяем для плохо соображающих, – огрызнулась Вия, – первое время вас считали туристом. То, что вы русский, вызывало определенные подозрения, но не больше того.
– Ага, – согласилась Виктория. – А позднее выяснилось, что вы контактируете с людьми из Интерпола. Сигнал поступил от купленного офицера из полиции Барабоа. Ликвидаторам группы МИ-6 было поручено пристрелить и вас, но комната оказалась пуста. А потом отель наводнила полиция, затем вы смылись – я перехватила вас внизу, оружия при себе в тот день не имела – ведь полиция всех обшаривала, сказала, что сбегаю за машиной, а сама сбегала за угол, чтобы связаться с людьми… А вас уже и след простыл – какой же вы непостоянный, Павел Игоревич. А впоследствии вы и вовсе пропали. Нам сообщили о случившемся на Патикае, о том, как хорошо вы там провели время и что ваше тело не нашли. А если не нашли, то рано или поздно вы появитесь в гостинице, чтобы забрать свои бумаги и деньги.
– Так убивайте, чего тянете?
– А вы понятливый, – проскрипел Айвар. – Ваша смерть отныне принесет только моральное удовольствие. Да и то не всем… – он скривился от боли, коснувшись опухающего подбородка. – Вы останетесь жить. Но не обольщайтесь на этот счет…
– Мы куда-то едем?
– Скорее плывем, – охотно отозвалась Виктория. – Наше плавание будет долгим, муторным, но не обремененным теми опасностями, что сулил бы перелет по воздуху.
– Вы бывали когда-нибудь на Таити, Павел Игоревич? – спросил Айвар. – Как, вы никогда не бывали на Таити? Спасибо, милая, – поблагодарил он Вию, справившуюся, наконец, с его рукой.
– Пожалуйста, дорогой, – Вия бледно улыбнулась и погладила приятеля по щеке. – А скажи, родной, ты и вправду был готов в меня выстрелить? У тебя было такое лицо, что я уже мысленно простилась с жизнью. Что-то мне подсказывало, что ты не в плечо собрался стрелять.
– А ты бы так не сделала? – не смутился Айвар. – Давай не будем о грустном, дорогая.
– Голуби вы мои, – усмехнулась Виктория, – переубиваете когда-нибудь друг дружку к чертовой матери… – Она нетерпеливо вскинула руку с дамскими часиками. – Ну и чего они там зависли? Никогда не думала, что Габриель страдает застенчивостью. Звони, Вия.
Но в дверь уже стучали – негромко, но требовательно.
– Трубят солдату сбор, – обрадовалась Вия, поднялась с корточек и побежала открывать.
Стреляли с глушителем – словно шарики воздушные лопались. Вия отлетела на середину комнаты, рухнула в ноги Айвару, сидящему на кровати. Парня обрызгало ее мозгами – оттого и не сразу отреагировал. Виктория вскинула пистолет – и у нее был навернут глушитель, открыла огонь, но стрелок – невысокий, в маске телесного цвета из банальных колготок – уже пролетел линию прицеливания, резко повернулся, всадил в Викторию пулю. Девушка ахнула, откинула голову… и осталась так сидеть. Стрелок вернулся в первоначальную позицию – дырочка глушителя смотрела Айвару точно в лоб. Тот начал покрываться пунцовыми пятнами, сунулся было за пистолетом, но тип в маске покачал головой:
– Не поможет.
Айвар опустил руку. Начал привставать, облизывая губы, зачарованно смотрел то на пистолет, то на Вию под ногами, плавающую в луже крови.
Выстрел опрокинул его на кровать.
«А меня?» – подумал Туманов. И начал выбираться из своего угла. Ей-богу, как нашкодившего школьника, в угол поставили… Картина кровавого побоища, конечно, впечатляла. Особенно красивая в гневе и в смерти Виктория с разбитым в буквальном смысле сердцем – глаза широко раскрыты, и немой вопрос в глазах: как же так, ведь я никогда не выпускаю ситуацию из-под контроля?..
– Особо не радуйтесь, Павел Игоревич, – сказал стрелок, направляя на него пистолет. – Отойдите, пожалуйста, к окну. В ваше положение текущие перемены особенного разнообразия не вносят.
Он стянул маску и превратился в Отто Карловича Вердиса.
Сознание помутилось, стало трудно дышать – словно воздух выкачали из комнаты. В ушах звенело – все громче… Вердис запер дверь, отошел от проема и стал внимательно рассматривать «спасенного». Невысокий, жилистый, в мягком фланелевом костюме, который хорошо бы сливался с темнотой. Только сейчас Туманов обратил внимание, какие черные у него глаза. Не глаза, а магниты – обволакивающие, засасывающие. Обучался в школе восточного мистицизма? А если бы не глаза – ничего примечательного не было бы в Вердисе.
– Ну, давайте, – пробормотал он. – Говорите что-нибудь. Скажите, что у меня отличная новая прическа – сегодня все об этом говорят.
– Прическа отличная. – Вердис иезуитски улыбнулся. – Но я не знал, что она новая. Абсолютно не помню, какая у вас была прическа в ночь нашей первой встречи – пять месяцев назад. Понимаю те страхи, что вас терзали все это время, Павел Игоревич, но уверяю вас – они были совершенно беспочвенными. Я уже забыл о вас, у меня были другие планы, в которых не значилось ваше имя. Все, что сделано с вами, было сделано по настоянию господ Горгулина и Левица, но, как известно, я на них уже не работаю. Так что, увы, вы сотворили большую глупость.
– Согласен, – кивнул Туманов. – Зря я бросился за вами. Жил бы и мучился всю жизнь.
– Да, это тоже не вариант, – признал Вердис. – Замкнутый круг получается.
– Вас убили вроде, нет?
– Показалось, Павел Игоревич. Нет, в меня попали, отрицать бессмысленно. – Вердис боязливо коснулся плеча – оно было заметно толще другого. – Кровью обливался по-настоящему. Ранение, слава богу, не смертельное, пуля прошла навылет. В общей сумятице никто не разбирался, при каких обстоятельствах люди ловили пули. На вилле оказался доктор, раненые получили квалифицированную помощь. А потом был великий исход – вы бы видели, как народ рвался с Патикая. Все желающие покинули остров до прибытия официальной следственной группы из Гонолулу. Ну и ваш покорный слуга в том числе, разумеется.
– Вы отлично стреляете.
– Смутная молодость, знаете ли. Я оканчивал военно-медицинскую академию – да и жизнь заставила.
– Они вам больше не союзники? – Туманов покосился на мертвецов.
– Уже нет, – улыбнулся Вердис. – Жизнь вносит коррективы. Не думаю, что после неудачи на Патикае бывшие работодатели воспылают ко мне любовью и чувством всепрощения. Выжившие долго не живут… Дурацкий каламбур. И есть уже признаки, указывающие на то, что выбраться живым из райского местечка мне не позволят. Вот и живу, Павел Игоревич, на положении подпольщика. – Вердис подмигнул. – Скрываюсь, оживаю только ночью, маску ношу… Как видите, я набрался терпения – ждал вас день, другой, ждал третий, четвертый…
– Вам не выбраться отсюда, – проворчал Туманов. – У отеля люди Ордена.
– Это те, которые в фургоне? – Вердис самодовольно улыбнулся. – Забудьте о них. Их было трое – не знаю, насколько смелые, но явно недоученные. Понимаю, – глаза визави пытливо прищурились, – вы считаете, сколько патронов осталось в обойме. Три и три – итого шесть. Ан нет, прошу прощения – восемь. Два выстрела в фургоне – в качестве контрольных. В этом «зауэре», Павел Игоревич, обойма на двенадцать патронов. Не думайте об этом.