Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
Бровь короля Карла опустилась: нет, комендант города, конечно же, был просто безумен. И атака львовских драгун, как считал король, была просто-напросто жестом отчаяния. Впрочем, драгуны дрались лихо. Шведам не сразу удалось опрокинуть атакующих. Драгуны были упрямы и бесстрашны. Они так и не отступили — частью полегли на поле брани, а частью взяты в плен.
Но, даже сброшенные с коней, драгуны пытались сопротивляться. Один из них успел выхватить седельный пистолет и в упор застрелил шведского полковника. Другой принялся подрубать саблей сухожилия шведским коням. Он обрушил на землю минимум четырех всадников, пока его самого не сбили и не затоптали…
Городские ворота сразу же закрыли. Мосты подняли. Со стен по шведам ударили пушки.
Карл потер мизинцем переносицу и спросил у своего первого министра графа Пипера:
— Может быть, он сумасшедший?
Король имел в виду коменданта Львова Зигмунта Галицкого.
— Не исключено, ваше величество, — ответил Пипер. — Но все же прошу обратить внимание на то, что крепость достаточно сильна.
— Уже обратил, — сказал король.
Вскоре в шведскую ставку прибежал львовский шляхтич Челуховский. Одет он был небогато. Да к тому же по пути умудрился изваляться в глине — полз под обстрелом — и выглядел жалко и уныло.
Он утверждал, что происходит из очень старинного и некогда могущественного рода. Теперь он готов служить делу возрождения величия Польши под мудрым руководством шведского короля. Что же касается Зигмунта Галицкого, то это обыкновенный выскочка и наглец. Никакой конкретной партии он не представляет, а оборону Львова затеял лишь по недомыслию и из упрямства, заявив, что каждый нормальный воин должен сопротивляться, если на него нападают, и отвечать ударом на удар.
— Но как ему взбрело на ум тягаться с «Северным Александром»? — причитал Челуховский.
«Северный Александр» не любил, когда его с кем-нибудь сравнивали, кроме его великого прадеда, шведского короля Густава Адольфа.
Кончилось тем, что Карл приказал допросить Челуховского с пристрастием, выяснить, не подослан ли он строптивым Львовским комендантом. «Северного Александра» интересовало, сколько ружей, пороху и гранат хранится в двух львовских арсеналах — королевском и городском.
Челуховский ничего толком не знал, кроме того, что городские ворота укреплены хорошо, а около Босяцкой фортки установлены пушки. Зато около другой. Иезуитской фортки еще не успели насыпать земляные валы и подвезти к ней пушки.
— Если сведения окажутся ложными, повесить! — распорядился Карл.
Затем король долго глядел в подзорную трубу на город. Наконец поднял руку и указал направление главного удара.
И через полчаса шведы именно через Иезуитскую фортку ворвались в город.
Правда, упрямый Зигмунт Галицкий с отрядом заперся в резиденции львовских старост — Низком замке — и отстреливался, уповая не то на бога, не то на случай: а вдруг какая-нибудь молния вопьется не в дерево и не в шпиль костела, а, к примеру, в макушку шведскому королю! Если чудеса на свете все же случаются, то почему бы не произойти чуду и во Львове 5 сентября 1704 года? Комендант клялся Иисусом и девой Марией, а также святой иконой Ченстоховской, что шведы такие же люди, как все, их нечего бояться, они вовсе не заговорены от пуль.
— Панове! Господа! — кричал своим соратникам неистовый Зигмунт. — Мы сдали город, но не можем же мы сдать в плен и свою честь! Цельтесь вернее!
И все же ни пуля, ни молния не поразили Карла. И сейчас он спокойно, не спеша поднимался по крутой деревянной лестнице, ведущей в зал Совета ратуши, где генерал Стенбоск и первый министр Пипер уже приняли капитуляцию от бургомистра Доминика Вилчека и совета старейшин.
— Почему вы сопротивлялись? На что надеялись?
Толстый Вилчек, опустив голову, молча стоял перед таким же толстым Пипером. Они были одного роста, одного возраста и вообще невероятно похожи друг на друга, словно близнецы.
Это могло бы вызвать улыбку. Но Карл не умел улыбаться. Не смели улыбаться в его присутствии и другие. Позванивая шпорами, король обошел огромный дубовый стол, ногой отодвинул одно из кресел и опустился в него.
Пипер вопросительно глядел на Карла. Тот махнул рукой: продолжайте допрос.
— На что же вы надеялись? — вновь начал пытать Вилчека первый министр.
— Мы получили приказ не сдавать город. Кроме того, этот упрямый Зигмунт Галицкий…
— Кто отдал приказ?
— Король Август.
— Запомните: в Польше уже нет такого короля. Отныне ваш король — Станислав Лещинский. И никто другой. Постарайтесь не упускать из виду этой новой и важной детали в жизни вашей страны. А пока мы именем нашего короля накладываем на город контрибуцию в размере четырехсот тысяч талеров
[1]
. Деньги должны быть здесь завтра к утру. В противном случае город исчезнет.
— Как это? — удивился Вилчек. — Куда он исчезнет?
— Превратится в дым, а ветер его развеет. Попросту говоря, мы его сожжем.
— Но я не могу себе представить…
— Это, пан бургомистр, делается очень просто.
— У нас нет таких денег. К тому же пожары уже начались.
— Что вы! Разве это настоящие пожары? Сгорело всего несколько домов. Если не соберете до утра денег, вам предстоит увидеть настоящий пожар.
Тут в зал вошел ксендз Шимановский. Бледный, хромающий, он направился напрямик к Карлу, упал перед ним на колени, попытался поцеловать королю руку.
— Может быть, мы виноваты, — забормотал Шимановский, — пусть так. Мы готовы понести наказание. Но то, что делается, ужасно! Солдаты врываются не только в дома, но и в костелы. Они оскверняют святыни!
— Для наших благочестивых евангелических воинов католические костелы никак не святыни, — ответил Карл. — Мы боремся за истинную веру. Но как только будет выплачена контрибуция, я прикажу солдатам вести себя осторожнее.
— Каждый считает свою веру истинной, — смело возразил Шимановский. — И каждый вправе прославлять именно ее. Так, мы не согласны с тем, что проповедуют русские схизматики, и с помощью церковной унии пытаемся обратить их на путь истинный и возвратить в лоно римской церкви.