Гайдамаки. Сборник романов
Шрифт:
— Иди с ними, Озеров. Я не думаю даже словом задерживать тебя. Ты душой, сердцем чуешь, где твоя правда. Если бы я знал, где моя! Вижу и верю, не разбойники вы, — перевел Станкевич взгляд на Неживого, — за свою правду бьетесь. Идите!
— А вы?
— Я не пойду.
Ничего больше не вымолвил капитан. Но эти слова были сказаны таким голосом, что Озеров и Неживой не решились настаивать больше. Они простились и пошли из комнаты.
К вечеру вернулись оба разъезда. Разведчики доложили, что в Медведовке, в Черкассах, Чигирине, Жаботине снова лютуют конфедераты. В Медведовке стоит большой конфедератский гарнизон. Однако крепость и въезды охраняются плохо.
Возможно, раньше Неживой не отважился бы идти прямо на Медведовку. Но теперь, когда к ним присоединилось столько пикинеров и русские солдаты, он без колебаний повел свое войско туда. Повел не кружными дорогами, а широким пыльным Чумацким шляхом.
Глава шестая
НЕЖДАННАЯ ЛЮБОВЬ
— Мама, есть хочу, — дергал Явдоху за юбку мальчуган.
— Сейчас, пусть только Илько заснет. Беги погуляй немножко.
Но Илько спать не хотел. Он лежал с закрытыми глазами и, как только мать переставала качать зыбку, начинал плакать. Явдоха дергала за веревку и тихонько напевала колыбельную песенку:
Ой ну, люлі, коточок,
Не полохай діточок,
Мої дітки будуть спать,
А я буду колихать.
За песней не услыхала, как скрипнула дверь и в хату вбежала какая-то девушка.
— Добрый день, вы дома?
— Ой, как я испугалась! — вздрогнула от неожиданности Явдоха и взглянула на девушку.
Девушка была незнакомая. Явдоха очень мало знала медведовских людей, ещё не прошло и двух месяцев, как Семен привез её сюда. Да из них почти три недели она пролежала после родов. За ней ходила её соседка, баба Орышка.
— Как звать тебя? — Явдоха внимательнее поглядела на девушку и вдруг увидела, что та чем-то сильно взволнована. — Что с тобой? — забеспокоилась она.
Сердце сжалось в предчувствии чего-то недоброго. С того времени, как в село вступили конфедераты, Явдоха жила в постоянной тревоге. «А что, если выдаст кто-нибудь? Разве они поглядят на детей?»
Девушка решилась и заговорила быстро-быстро, сбиваясь и оглядываясь на окно:
— Галей звать меня. Беда, тётушка. Конфедераты в лес идут. Туда, в Дубину, где гайдамаки. Мне только что Иван Загнийный сказал, писаря сын. Он знает. Я бы сама побежала — Иван не отпускает от себя. Я ему сейчас сказала: мол, зайду воды напиться. Вот он на тын взобрался. Скажите кому-нибудь, тетушка, пускай туда бежит. Жолнеры плотиной Писарской проедут. Ещё тропинка есть через болото. Только далеко она, за монастырем Николаевским. Челном нужно добираться, — Галя пошла к дверям.
— Челном куда? — бросилась Явдоха.
— До сенокоса. С берега видно его, стогн по нему виднеются. А там дорожка, прямо к дуплистому дубу, немного обгоревшему. Он очень приметный — большой такой, и ветви в одну сторону растут. Оттуда две тропки бегут: одна прямо, другая налево, как будто назад поворачивает. Вот по ней и надо идти. Тропинка та к лагерю протоптана, на ней где-то дозор гайдамацкий должен встретить.
Последние слова Галя говорила уже в сенях. Она задержалась в наружных дверях, вытерла концом платка губы и сказала: «Спасибо, тетушка, за воду». Пошла к перелазу. Там, поставив ногу на плетень и обмахивая сапоги камышовой метелкой, стоял Иван Загнийный. Он с подозрением глянул на Галю и взял её за руку.
— Долго ты воду пила! Кто тут живет?
— Тётушка одна, вдова. Муж её позапрошлый год умер.
Когда Явдоха осталась одна, её охватило отчаяние. К кому побежать? Кому довериться? А медлить нельзя ни минуты. Не раздумывая дольше, Явдоха выхватила из колыбельки Илька, который захлебывался от плача, и выскочила из хаты. Наказав детям не выходить со двора, перешла улицу и по тропинке направилась в огород. Как только хата скрылась за подсолнухами, Явдоха переложила ребенка на правую руку и бегом бросилась по стерне. Листья подсолнухов больно хлестали её по лицу, цеплялись за одежду, словно пытаясь преградить ей дорогу; сжатая стерня колола босые ноги, но Явдоха только крепче прижимала ребенка к груди и, прикрывая его левой рукой, быстро бежала к речке. Наконец огороды остались позади. Явдоха сбежала с горы и остановилась посреди покосов, разыскивая глазами лодку. Под ногами прогибался подлизанный водой плав.
[68]
В это время сзади раздался окрик. Явдоха скорее почувствовала, чем поняла, что звали её. Женщину охватило отчаяние. Она кинулась к воде и вдруг увидела под кустом ивняка два челна. Вскочила в один, положив Илька на охапку свежескошенной осоки, оттолкнула сначала этот, затем другой челн. Челны пошли рядом. Схватив весло, Явдоха изо всей силы уперлась им о борт пустого челна и толкнула его. Челн зачерпнул воды, качнулся, зачерпнул ещё и медленно скрылся под водой. Явдоха исступленно гребла веслом. А на берегу, выкрикивая угрозы, приказывая повернуть назад, бесновались двое людей. Не найдя лодки, один из них разделся и полез в воду, пытаясь отыскать затопленный челн. Явдоха уже не видела этого. Она доплыла до другого берега, схватила ребенка на руки и бегом бросилась через сенокос. Перед нею в траве чернели две старые колеи и тропка между ними. Они вели в лес. В голове Явдохи билась одна мысль: скорее, скорее достичь гайдамацкого лагеря. Вспугнутой птицей колотилось сердце, грудь словно что-то распирало изнутри. Вот и дуб. И вдруг Явдоха почувствовала — бежать дальше не может. Подламывались ноги, руки стали тяжелыми, будто одеревеневшими. Она пошла шагом. И снова всплыла страшная мысль: «Жолнеры, видно, уже где-то около лагеря. Добежать раньше их! Если бы не ребенок…» Она взглянула на Илька. Мальчик, накричавшись, сладко спал. И вдруг взгляд Явдохи упал на дуб, мимо которого она проходила. В старом дереве чернело дупло. Женщина пощупала рукой — дупло было мелкое, рука не углублялась в него и до локтя. «Я сразу же сюда вернусь. Тут никто не увидит». Она осторожно подняла сына и положила в дупло.
Теперь бежать стало намного легче. Небольшая тропинка то совсем пряталась среди кустов, то пролегала по корням деревьев, то сворачивала куда-то в сторону. Иногда тропка совсем терялась. Тогда Явдохе казалось, что она бежит не туда. И вдруг из-за дерева ей навстречу метнулся грозный окрик: «Стой!»
На стежке стояло двое гайдамаков. Увидев женщину, они удивленно переглянулись.
— Куда ты бежишь?
Почти после каждого слова переводя дыхание, Явдоха рассказала всё. Дозорцы вскинули на плечи ружья.
— Мигом к лагерю! — крикнул один из них.
— Ребенок у меня там, в дупле остался.
Один гайдамак побежал к табору, а другой пошел с Явдохой. Шли долго, Явдоха не думала, что пробежала столько. Почти около самого дуба их догнали ещё несколько человек. Среди них Явдоха узнала Оксану, которая несколько раз заходила к ней раньше. Они вдвоем подошли к дубу. Явдоха протянула в дупло руки и вдруг отшатнулась назад.
— Нету!
Оксана бросилась к дереву, вышарила всё дупло и тоже испуганно оглянулась на гайдамаков. Они стояли онемев. Вдруг один, в синей с подрезанными полями черкеске, сделал несколько шагов вперед, нагнулся. Медленно выпрямился, подошел к остальным. В протянутой руке гайдамака была новенькая конфедератка.
— Они… Сыночек мой, убили его!.. — закричала не своим голосом Явдоха и повалилась на усеянную желудями землю.
На бугорке, неподалеку от опушки, под густым кустом орешника двое дозорцев играли в карты.
— Ох, и припекает! — тасуя колоду, сказал один из них. — Пойду хоть шапку намочу.
Он поднялся, потянулся так, что затрещала под руками сорочка, и направился к копанке, сверкавшей в нескольких саженях. Вышел за куст и вдруг присел на траву.
— Нечипор, шляхта!
— Где?