Гайдамаки
Шрифт:
Несколько человек фыркнули в кулаки. Кто-то не выдержал, залился громким смехом.
— Поспать не дадут, черти окаянные, дышла бы вам в глотки! — выругался какой-то казак.
Зализняк повернулся на другой бок, подложил под голову руку. Стараясь не слушать, он перенесся мыслями далеко-далеко, в родное село. Оно припомнилось таким, каким он в последний раз покидал его. Это было весной. Вокруг хаты как раз зацвели сливы…
— Максим, — вдруг позвал его кто-то шепотом. — Где ты?
— Тут.
Около него присел Роман.
— На, — ещё тише зашептал он. — Тут тараня, хлеб. Вот кусок кавуна [14]
Роман на четвереньках полез на свое место.
Тарань была совсем свежей, а кисло-сладкий терпкий кавун оставил приятное ощущение. Вспомнились кавуны, которыми всегда угощал малого Максима крестный отец. Бахча, обсаженная лозой, небольшой шалаш. Между ботвой ходит в длинной белой сорочке крестный… Нет, это не крестный, а мать… И Оксана. Они обе идут лугом прямо к нему…
14
Кавун — арбуз.
15
Дука — богатей.
«Дзень-бом, дзень-бом…»
Максим проснулся. Нет, это не сон. Кто-то бьет в котел.
— Вставай! — раздался в курене резкий голос. — Ляхи Степановский зимовник сожгли.
Толкая в темноте друг друга, казаки выскакивали во двор. В конюшне стоял шум, кто-то громко ругался, бил коня, пытаясь вытянуть из-под копыта повод. Казаки хватали седла, бегом выводили коней. Садились за воротами, тут же осматривали оружие, заправляли одежду.
Вскоре небольшой отряд в пятьдесят человек уже был в сборе. Наперед вырвался есаул, осадил коня:
— Трога-ай!
Есаул пустил коня рысью. Следом двинулся весь отряд.
— Откуда тут ляхи взялись? — спросил Максим соседнего казака, что на ходу выбирал из-под седла конскую гриву.
— Они часто наезды делают. Как бы сказать, в рыцарстве упражняются. Молодые шляхтичи хотят шпоры заслужить. На татар страшно — так они на мирных хозяев набеги делают, в плен берут. Мы на нижней переправе должны их догнать. Хорошо, хоть ночь лунная.
Казак не договорил. Потому что неожиданно над первым рядом низкий сильный голос начал песню:
Засвистали козаченьки
В похід з полуночі,
Заплакала Марусенька
Свої ясні очі.
Ему ответил откуда-то сзади звонкий, молодой:
Не плач, не плач, Марусенько,
Не плач, не журися…
Песню подхватили десятки голосов, и она поплыла над степью.
Отряд вырвался на холм. Слева на горизонте колыхалось зарево. Оно то уменьшалось, припадая к земле, то снова поднималось вверх, окрашивая багрянцем чуть не весь небосвод, пригасив далекие звёзды. Максим чувствовал, как его самого всё больше увлекала песня. В груди захватывало дух, сердце билось возбужденно и тревожно. Песня падала прямо под ноги лошадям и, вспугнутая стуком копыт, сразу же взмывала ввысь:
Ой, не плачте, не журіться,
В тугу не вдавайтесь,
Заграв кінь мій вороненький,
Назад сподівайтесь.
На мгновение песня затихла и снова взлетела ещё сильнее. Она опережала казацких коней, неслась над осенней степью. Руки крепче сжимали копья, ниже пригибались в седлах казаки. Есаул пронзительно свистнул. Песня оборвалась на полуслове. Дальше мертвую степную тишину уже будил лишь глухой топот коней. Так скакали ещё четверть часа.
— Вот они! — вдруг выкрикнуло несколько человек.
Максим внимательно всмотрелся вперед. Привычный к ночной степи глаз распознал вдали несколько темных фигур.
Всё произошло необычайно быстро. Отряд шляхты, услышав погоню, бросил пленных и что есть духу припустил к речке. Часть успела въехать в воду, хоть и не все из них напали на брод, остальных настигли на берегу. Затрещали выстрелы, заработали сабли, высекая искры. Зализняк ещё издали наметил шляхтича на белом коне, который скакал несколько в стороне. Шляхтич тоже увидел, что за ним гонятся. Он понимал — вдоль берега ему не убежать. Взяв круто к речке, направил коня в густые камыши. То ли конь его уже устал, то ли неохотно шел в воду, только Максим с каждой минутой догонял шляхтича. Уже была видна на его голове медная шапка, она холодно поблескивала в лучах месяца. Шляхтич знал — пощады не будет. Он остановил коня, в последний миг тяжело завернул его и, бросив саблю, рванул из седельной кобуры пистолет и взвел курок. Максим едва успел упасть на гриву, пуля просвистела над самой головой. Зализняк подался ещё больше вперед, с силою рубанул шляхтича наискось от плеча. Даже крика не послышалось. Белый конь метнулся в сторону, шляхтич наклонился и тяжело упал в воду. Его конь, не останавливаясь, стал выбираться на берег, шлепая по воде, а Орлик стоял на месте, тревожно храпя и принюхиваясь к сухому камышу, тихо шумевшему под ветром.
Зализняк тронул коня и поехал к берегу. Там всё было кончено. Только слышался плеск воды, да где-то в камышах жалобно ржал раненый конь. Несколько казаков стреляли с берега по шляхтичам, спрятавшимся в камышах. Но шляхтичам в камышах и так не усидеть. Страх холодил их души, ледяная вода — тело. Некоторые решили попытаться переплыть на ту сторону. Максим подъехал к казаку, который держал на поводу двух коней, и снял ружье. Он заметил, как от камыша отделилась темная фигура и бросилась в речную быстрину. Максим старательно прицелился. Грохнул выстрел.
— Не плохо. Пускай пасет раков на дне, — сказал одобрительно казак.
Услышав знакомый голос, Максим повернул голову и встретился взглядом с есаулом. Тот тоже узнал Зализняка. Его лицо от неожиданности передернулось, но он быстро овладел собой.
— Стреляешь ты умело. За такую стрельбу в Коше [16] награды дают. Спеши туда, — есаул кивнул головой назад, — коней ловить. Я уже двух заарканил.
Максим крепко, до боли, стиснул зубы, с ненавистью взглянул есаулу в лицо.
16
Кош — Запорожская Сечь.
— Разве это добыча военная, это ж мужицкие кони из паланки, [17] — сказал за его спиной какой-то казак.
— На них никто не понаписывал, чьи они, — отъезжая в сторону, бросил есаул.
— Видишь, атаман, если ты их пустишь в свой табун, — задумчиво молвил казак, — то никто не разберет, чьи они. Если же я приведу в редут такого коня, то сразу хозяин найдется. Да и не в том дело. Разве не совестно своих обирать? Правда, казак?
Максим не ответил. Он завернул коня и, стиснув шпорами бока, поскакал по степи в направлении редута.
17
Паланка — небольшое укрепление, обнесенное частоколом.