Газават
Шрифт:
— Разве это брат твой?.. Но почему же он не говорит по-чеченски? — с показным равнодушием спросил старый Амед.
Тэкла вспыхнула. Потом снова начала, запинаясь:
— Мой брат был долго в плену у урусов и почти разучился говорить на родном языке…
— Да и ты сама говоришь не как природная чеченка, — перебил ее старик, — надо полагать, что и ты побывала в плену у гяуров, а, девочка? — с тонкой усмешкой, заставившей вздрогнуть всем телом Тэклу, произнес старик.
— Ну да это пустое, — добавил он тут же, как-то странно прищуривая левый глаз, — а вот что вам понадобилось в русской крепости и почему твой брат не носит папахи и чохи, вот что хотел бы узнать старый Амед?..
На последний вопрос Тэкла не знала, что ответить.
Она предпочла сделать вид, что не расслышала его и, свернувшись в комочек, приготовилась заснуть подле уже задремавшего на груде ковров Зарубина.
Вскоре усталость взяла свое, и девочка погрузилась в сладкий сон под мерное и монотонное покачивание арбы.
Глава 18
Предатели. Снова в когтях Гассана
— Господин, проснись! Проснись, господин! — вне себя шептала испуганным голосом Тэкла, изо всех сил тряся за плечи разоспавшегося Мишу.
Тот открыл глаза и с изумлением вскинул ими на девочку.
— Что случилось такое? Что с тобою, Тэкла?
Она вся дрожала, не будучи в состоянии вымолвить ни слова. Миша быстро выглянул из-под навеса, и радостный крик вырвался из его груди.
— Мы дома, Тэкла! Мы дома! Я узнаю место. Тут близко укрепление… Наше укрепление, наша маленькая крепость!.. О Господи, наконец-то!
— Не радуйся раньше времени, господин! — вне себя прошептала девочка. — Знаешь, что говорят они? — кивнула она в сторону лаков. — Они хотят предать нас, господин… Предать чеченцам: здесь, очевидно, неподалеку расположен чеченский отряд… Они видели его и догадались, в чем дело… Мы пропали, господин! Мы пропали!
И она в смертельном страхе закрыла лицо руками.
— Но что же говорят они?.. Что говорят? Ради Создателя, говори скорее, Тэкла!
— О господин… Амед сказал, что богатый наиб Шамиля будет щедрее, нежели комендант маленькой крепости, и даст хороший пешкеш [108] за пленных… Мы погибли, говорю я тебе, потому что этот наиб не кто иной, как Гассан, наверное, который заехал вперед, чтобы на опушке, в виду крепости, накрыть тебя, господин!
108
Награда, деньги, подачка.
И она залилась тихими, беззвучными слезами отчаяния.
— Перестань, Тэкла! — строго остановил ее Зарубин. — Не надо прежде времени предаваться тоске. Неужели Господь милосердный спас нас для того только и от голода, и погони, чтобы дать нам погибнуть почти в виду крепости, у самой цели?.. Слушай меня и во всем беспрекословно повинуйся мне. Обещаешь ли ты мне это, Тэкла?
— Обещаю, господин! — чуть слышно отозвалась девочка.
— Прежде всего надо выпрыгнуть из арбы незаметно для них, — кивнул он в сторону Амеда и Идиля. — А потом, минуя опушку, кустами пробраться на поляну и со всех ног бежать к крепости… Я возьму тебя на руки… а ты… ты положишься на милость Божию… и будешь молиться… Господь слушает молитвы детей.
И, говоря это, Зарубин тихо подполз к заднему отверстию арбы и легко спрыгнул на землю. Затем протянул руки и подхватил на них прыгнувшую следом за ним девочку.
Очутившись на земле, они в одну минуту кинулись в сторону и скрылись в кустах.
Острые колючки рвали им тело, гибкие ветки безжалостно хлестали по лицу, поминутно попадающиеся на пути кочки и сучья резали ноги. Но медлить и останавливаться не было времени. Скоро, скоро окончатся кустарники, и останется только пробежать поляну, отделяющую крепость от опушки леса… Тут где-то поблизости должно лежать срубленное дерево… Миша знает это место. Сколько раз он со своей полуротой проходил этим путем на «рубку»… Где-то и тропинка здесь должна быть неподалеку… Так и есть… Вот она… Теперь уже рукой подать до поляны…
— Тэкла, милая! Мы спасены! — срывается у него с уст вместе с облегченным вздохом.
Но тут же внезапное обстоятельство разом прерывает его радостный возглас.
Лаки, очевидно, открыли их исчезновение и подняли крик. Им отозвались другие крики, донесшиеся с опушки, и вдруг лес точно ожил как по волшебству.
Топот коней, лязг оружия и характерное гортанное гиканье чеченцев заполнили, казалось, все его сокровенные уголки.
«Надо бежать! Бежать во что бы то ни стало!» — вихрем пронеслось в мозгу Миши, и он, подхватив на руки Тэклу, стал еще усиленнее работать ногами, с трудом пробираясь сквозь непроходимую чащу. Слава Богу, конец ей!.. Враги не успеют понять, где они, когда он уже будет у ворот крепости…
И он, с быстротою зайца выскочив из кустарника, кинулся со всех ног по поляне.
В ту же минуту несколько всадников, неожиданно появившихся из-за деревьев, испустив короткий радостный крик, кинулись за ним на своих быстрых конях.
Миша не догадался, что кустарник был оцеплен врагами.
Теперь от быстроты его ног зависело спасение. Крепко прижимая к груди потерявшую сознание Тэклу, он несся с быстротою стрелы по мягкой, покрытой пушистым ковром зелени поляне… Вот уже ближе, ближе крепость… Вот уже видно часового, выглянувшего из-за башни… Вот прогремел выстрел оттуда… Его заметили, слава Богу! Дают тревогу там… Только бы скорее… Только бы скорее достичь ворот… Перебежать это бесконечно долгое пространство… Но нет, это немыслимо, он сам видит теперь… Ближайший всадник почти настигает его… Дыхание его коня уже чувствует беглец за собою… Не надо оглядываться, чтобы знать, кто этот всадник, который гонится за ним — Мишей… Страшный враг он, этот всадник, непримиримый! Сам Гассан преследует Зарубина… Он, Миша, узнал это по голосу, посылающему ему тысячу проклятий, да по характерному гиканью, которым он горячит коня…
Теперь уже Миша не бежит, а мчится, точно летит по воздуху, точно какая непостижимая сила влечет его на своих могучих крыльях… И все-таки не уйти ему… И все-таки нет спасения!
Пот градом течет по его лицу… Дыхание спирает грудь… Минута еще, и он задохнется от этого страшного напора, давившего его внутренности…
— Урус… Гяур… Собака!.. — ясно звучит в его ушах знакомый ненавистный голос.
Бежать дальше немыслимо… Всадник уже протягивает руку, чтоб схватить беглецов.
«Конец!» — проносится в отуманенной голове Миши… Вдруг, разом вспомнив о револьвере, он выхватывает его и, обернувшись лицом к Гассану, стреляет в него…
Но дрожащая рука не может быть верна юноше… затуманенный взор лишен верности прицела…
Выстрел прогремел, не причинив ни малейшего вреда его врагу.
В ту же минуту Гассан быстро соскочил с коня и с поднятым кинжалом кинулся на Мишу.
— Алла! Алла! Урусы! — раздался в тот же миг смутный гул многих голосов.