Газета День Литературы # 137 (2008 1)
Шрифт:
— Что скажешь? — нетерпеливо спросил Зайцев.
— Хорошая коллекция.
— Ты же не заглянул ни в один альбом!
— А зачем… Я тоже в школе увлекался марками, пятьдесят восемь штук собрал. Больше не было ни у кого в классе. У меня их украли. Кто-то из нашего класса и украл. Подозреваю, что Жорка Шестаков. Не смог вынести моей славы… Скажи, капитан… А фотки ты с собой не захватил?
Порывшись в своей сумке, Зайцев молча протянул Ване пачку снимков.
— Сколько работы! —
— Это ещё не работа, — тяжко вздохнул Зайцев. — Это забава… Ты не знаешь, Ваня, какая была проделана работа, чтобы узнать подноготную всех двенадцати подозреваемых…
— Двенадцать — это многовато, — сочувственно произнёс бомжара и углубился в снимки. Некоторые он рассматривал внимательно, на иные даже не смотрел, тут же перекрывая снимок следующим, глядя на некоторые хмыкал не то озадаченно, не то насмешливо и, в конце концов, вернул Зайцеву пачку, оставив себе лишь один снимок. — Надо же, как вам тут досталось… Тяжёлый у тебя хлеб, капитан.
— Какой есть, — Зайцев взял у бомжары выбранный им снимок, бегло взглянул на него — там был крупно изображён стол с шашечной доской, кофейными чашечками, зажигалкой и листком бумаги, испещрённым какими-то цифирьками.
— И что тебя здесь заинтересовало?
— На снимке полная картина преступления. Убийца многое предусмотрел, но учесть всё просто невозможно. Наверно, капитан, я не скажу тебе ничего нового, но уничтожение следов — это тоже след.
— Мысль, конечно, интересная, — протянул Зайцев. — Но для задержания преступника недостаточная. Ещё что-нибудь произнесёшь?
— Произнесу, отчего ж не произнесть, коли есть что… Где эта бумажка? — спросил бомжара, постучав немытым своим пальцем по снимку.
— Где-то здесь! — ответил Зайцев, повернувшись вокруг своей оси и давая понять, что листок может быть где угодно в этой комнате. — Во всяком случае, отсюда я не позволил родственникам уносить даже окурки! Столько народу… Она от движения воздуха могла слететь со стола.
— Ищем бумажку, — произнёс Ваня, пряча снимок в карман пиджака.
— Может, завтра? — неуверенно спросил Зайцев — ему, похоже, уже не терпелось нестись куда-то, давать задания, выслушивать донесения, задавать вопросы и протоколировать их, протоколировать, заверять подписями и печатями, после чего они становились юридическими документами, доказательствами и вполне могли влиять на судьбы людские.
— Мы не уйдём отсюда, пока не найдём эту бумажку, — произнёс Ваня и на Зайцева посмотрел с твёрдостью, которой следователь до сих пор в нём не замечал.
— Ну, что ж, — не столько согласился Зайцев, сколько удивился непреклонному тону бомжары. — Искать так искать…
Нашли бумажку. Через полчаса нашли — под шкафом с марками. Попавшую туда в той суете, которая была здесь в первое утро после обнаружения трупа, когда по комнатам носился фотограф, когда санитары укладывали грузное тело коллекционера на носилки, а молчаливые ребята с кисточками и увеличительными стёклами пытались обнаружить отпечатки пальцев убийцы… А Зайцев ещё и распахнул окно, чтобы проветрить квартиру и освободить её от запахов смерти, преступлений, корысти и зависти, ведь за любым убийством всегда стоит еле уловимый, сладковатый, как арабские
— Ну вот, — счастливо улыбнулся Ваня, рассматривая листок. — Теперь всё стало на свои места, теперь в мире порядок и, не побоюсь этого слова, гармония. Цифирьки можно разобрать и на снимке, но в оригинале они все-таки достовернее.
— Мыслишкой-то… может поделишься?
— Могу, — бомжара опять уселся в кресло. — Мне больше и делиться-то нечем. Это запись шашечной партии, которая закончилась смертью одного из игроков. Вот смотри… Шестнадцать — двадцать четыре, тридцать восемь — сорок семь, девять — семнадцать…
— И они записывали каждый свой ход?! — почему-то шёпотом спросил Зайцев, опасливо оглянувшись по сторонам.
— Записывали, — равнодушно произнёс Ваня. — Ну и что? Я надеялся, что они записывали поочерёдно, каждый свои ходы. Тогда у нас был бы образец почерка убийцы. Оказалось, что он и тут всё предусмотрел — записи делал только хозяин, и за себя, и за своего противника.
— Значит, нам эта бумажка ничем не поможет?
— Ну, почему… Любая бумажка, самая никудышняя, в тяжёлую минуту может помочь, — конфузливо рассмеялся бомжара. — Тебя же, капитан, наверно, учили… Следы всегда остаются. Когда-нибудь я расскажу тебе, как даже при полном отсутствии следов их можно найти… В душе преступника. И прочитать.
— Ладно-ладно, — зачастил капитан. — Это чуть попозже. Но на этом клочке бумажки могут остаться его отпечатки?
— Вряд ли… Он не брал в руки этот листок. Мне так кажется. И я бы на его месте к нему не прикоснулся. А впрочем…
— Ну? Ну, Ваня! Телись!
— Он мог касаться этого листка… Но уж коли нет его отпечатков на шашках, как ты утверждаешь…
— Это утверждают эксперты!
— Передай экспертам, что я постоянно о них помню, — бомжара окинул комнату рассеянным взглядом. — Так вот, уж коли нет отпечатков убийцы на шашках, на чашке, то их не может быть и на листке. Всё, капитан. Здесь нам делать больше нечего… Там это… В холодильнике у него ничего не осталось?
— Оставалось, но мои ребята подчистили… А что ты хочешь — почти сутки здесь сидели.
— Кушать хочется, — бомжара виновато улыбнулся. Дескать, ничего не могу с собой поделать.
— Значит так, Ваня… Заночуешь в нашем общежитии. Комната отдельная, со всеми удобствами, хотя, конечно, пятизвёздочной её не назовешь. Сейчас я тебя доставлю. Там есть буфет, работает чуть ли не круглосуточно — сам понимаешь, специфика работы… Перекусим вместе. Вопросы, просьбы, предложения?