Газета День Литературы # 166 (2010 6)

Автор неизвестен

Конечно, Валентина понимает, что тело лишь сосуд для души, но где найти выход душе бестелесной? Душа сама требует красоты внешнего оформления, телесной красоты, изящества линий и движений. Иначе не было бы и поэзии.

Когда-то китайский мудрец и поэт Цао Пи в шестом веке в своём "Трактате об изящных искусствах" писал: "Стихи и оды требуют украшенности". И, на самом деле, мы интуитивно ждём от поэзии красоты – мысли, слова, образа, даже поэтического жеста. Вот почему сегодня женская поэзия становится особо востребованной. Осознанная грубость и антиэстетизм современной поэзии (увы, часто и женской) делают её малопривлекательной.

Сколько бы ни писала, к примеру, Елена Фанайлова, что она штопанное резиновое изделие, никем, кроме молодёжных радикалов, её поэзия не будет востребована. В женщине изначально видят другое. Видят хранительницу таинства любви.

О птица, трепетно крылами

Ты воздух охлади ему

И песню с нежными словами,

Не спетую мной никому, –

Ему пропой...

Я бы не сказал, что Валентина Ерофеева так уж чрезмерно увлечена украшательством и нежными чувствами. Но они присутствуют незримо даже там, где поэтесса пишет о нашей земной зримой и грубой жизни, откровенно сопротивляясь этой грубости. Одно из самых удачных стихотворений в сборнике – о старой пьяной бабе:

Старая пьяная баба упала

И рядом с дорожкою, где я гуляла,

Интеллигентно, чинно гуляла,

Воздухом чистым вечерним дышала.

А старая пьяная баба – упала.

Но может не старая – просто больная?

И может не пьяная – просто такая?..

От жизни от этой многих шатает,

По жизни по этой многих болтает.

Руку мне женщина тянет во тьме,

Руку за помощью – прямо ко мне.

Больше-то не к кому – я да она,

Да над дорожкою светит луна...

Валентина Ерофеева то использует рифму, то переходит на верлибр, но и в её вольных свободных стихах заметна поэтическая упорядоченность. Когда она слышит рифмы для своих мыслей и чувств, то легко использует их. Когда в её смысловой строй, в её переживания рифма не вписывается, Валентина даёт своему поэтическому языку свободу.

Нет, больше никогда

Шагами быстрыми не подойти

К светящемуся издали окну –

Оно безжизненно.

В жизни любой, самой лирической и возвышенной, у поэтессы за взлётами следуют и падения, за разливом чувств – приступы одиночества. Не ушла от такой безнадёжности и Валентина Ерофеева. Разве что всегда она оставляет себе хоть малый, но лучик надежды.

Тебя нет.

Но ты в сердце моём,

В шорохе листьев,

В скрипе старого дерева,

В свете луны,

В запоздалом кваканье лягушек.

Ты – везде...

Мне это напомнило песню Новеллы Матвеевой, с её гвоздём от плаща, когда-то висевшего на стене. Впрочем, они близки друг другу своей женской лирической сентиментальностью. Меня радует, как удивительно точно находит Валентина Ерофеева сентиментальную сказочность в самой обыденной жизни:

Подсмотрела в окошко чистоту и уют,

Мягкость комнатных красок,

Обтекаемость форм обстановки.

Здесь, наверное, сказка.

Здесь, наверно, живут

Со старушкой старик – и повымерли волки.

И на самом деле, сегодня такая уютная обыденная жизнь в небольшой квартирке уже для многих становится сказочной. Утопия, уходящая в прошлое.

Русская поэзия – это всегда влюблённая поэзия. В годы перестройки все дружно смеялись над утверждением одной участницы телепередачи: "У нас секса нет".

Но так и было на самом деле: в России всегда царила любовь – грешная, плотская, возвышенная, телес-ная, романтическая, корыстная, какая угодно, но – любовь.

Такая же разнообразная любовь царила и в поэзии. Прежде всего любовь к самой поэзии. Поэтическая попытка отражения всей полноты своих чувств. К примеру, в одном из своих лучших стихотворений "Евразийский роман" Валентина Ерофеева поведала о том, что:

Ты – татарских кровей, милый хан.

Я – чеченка по дальней прабабке.

Твоя родина – степь да курган,