Газета "Своими Именами" №20 от 15.05.2012
Шрифт:
История распорядилась так, что Барклай-де-Толли в должности главнокомандующего Русской армией встретил в июне 1812 года войну с наполеоновской армией и он же во главе русских войск в марте 1814 года вступил в Париж, после чего империя Наполеона I пала, а сам он отрекся от престола.
Война завершилась. Барклай-де-Толли по возвращении в Россию был назначен главнокомандующим 1-й армией, расквартированной в Польше. Однако весной 1815 года Наполеон, сбежав с острова Эльбы, куда был заточен, триумфально вернулся к власти. Барклай вновь повел свою армию в Европу, вступив в июне 1815-го в пределы Франции. Правда, принять участия в больших сражениях из-за скорого разгрома Наполеона под Ватерлоо не успел. Продолжив поход, в июне вторично
30 августа 1815 года после блестяще проведенного смотра под городом Вертю, который порадовал императора Александра I порядком в армии, Барклай-де-Толли был возведен в княжеское достоинство. От союзников на новорожденного князя пролился дождь из орденов и других наград. Осенью 1815 года Барклай-де-Толли вместе с 1-й армией вернулся в Россию. Несмотря на то, что точка зрения военачальника не всегда совпадала с мнением советников императора, его авторитет у Александра I был постоянно высок. В 1817 году фельдмаршал сопровождал императора в путешествии по стране, предпринятом с инспекционными целями.
В начале 1818 года Барклай заболел и попросил разрешения у императора отправиться на лечение на чешские курорты. Проезжая через Восточную Пруссию, неподалеку от Инстер-бурга (ныне Черняховск Калининградской области России) фельдмаршал почувствовал себя плохо. Его перевезли на мызу Штилитцен, что в шести километрах от города, где он 14 (26) мая скончался на 57 году.
“Государство потеряло в его лице одного из самых ревностных слуг, - писал Александр I жене фельдмаршала, выражая свои соболезнования, - армия - командира, который показывал пример высочайшей доблести, а я - товарища по оружию, чья верность и преданность всегда были мне дороги”. В том же году император присвоил имя Барклая-де-Толли 4-му гренадерскому Несвижскому полку.
Сердце Барклая-де-Толли похоронили на небольшом возвышении в 300 метрах от мызы Штилитцен, а прах был доставлен в фамильное имение Беклор в Лифляндии, что в полутора километрах от нынешнего эстонского населенного пункта Йыгевесте, и захоронен в семейной усыпальнице.
Современники Барклая-де-Толли и по-томки долго продолжали спор о его деятельности в качестве руководителя Русской армии в 1812 году. Не все понимали, что выдающейся его заслугой на начальном этапе войны стало то, что он сумел сохранить войска для последующего генерального сражения, соединить силы 1-й и 2-й армий, не дать Наполеону разбить их по частям. Не все заметили, что после назначения М.И. Кутузова главнокомандующим, он продолжил генеральную линию, выработанную Барклаем. В спор включился даже А.С. Пушкин, осудивший хулителей полководца, некоторые из которых рассматривали его как предателя. Великий поэт оценил его как в высшей степени мужественного военачальника, честного и бескорыстного человека. Пушкин удостоил его стихотворением “Полководец”, а также оставил нам яркие строки о нем в недописанной 10-й главе “Евгения Онегина”:
Гроза двенадцатого года
Настала - кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
А вот какую оценку полководцу дал генерал А.П. Ермолов, служивший с ним: “Барклай-де-Толли имеет недостатки, с большею частию людей неразлучные, достоинства же и способности, украшающие в настоящее время весьма немногих из знаменитейших наших генералов”.
Мнения со временем о полководце поменялись, и в памяти потомков Барклай-де-Толли остался полководцем с благородным и независимым характером, честно исполнившим свой долг перед Россией. Он принадлежит к когорте русских полководцев и военных деятелей, которые взрастила школа передового национального искусства Русской армии второй половины XVIII - начала XIX века. Он был самостоятелен в своих мнениях и решениях, обладал предусмотрительностью и настойчивостью в достижении поставленной цели, сохранял спокойствие и не терял самообладания в критические минуты на поле брани. Добивался от офицеров уважительного отношения к солдату, его человеческому достоинству
Анатолий Докучаев, «Патриоты Отечества», №9, 2011 г.
ДВА НАПОЛЕОНА
Да, были два Наполеона:
Один из книг, с гравюр и карт.
Такая важная персона.
Другой был просто — Бонапарт.
Один с фигурой исполина.
Со страхом смерти не знаком.
Другого била Жозефина
В минуты ссоры башмаком.
Один, смотря на пирамиды,
Вещал о сорока веках.
Другой к артисткам нес обиды
И оставался в дураках.
Мне тот, другой, всегда милее.
Простой, обычный буржуа,
Стихийный раб пустой идеи,
Артист на чуждом амплуа.
Я не кощунствую: бороться
Со всей историей не мне...
Такого, верю, полководца
Не будет ни в одной стране.
Наполеон был наготове
Всесильной логикой штыка
По грудам тел и лужам крови
Всего достичь наверняка.
Ему без долгих размышлений
Авторитетов разных тьма
Прижгла ко лбу печатью «гений»
Взамен позорного клейма...
Но тот, другой, всегда с иголки
Одетый в новенький мундир,
В традиционной треуголке,
Незрелых школьников кумир,
Мне и милей, и ближе втрое,
И рад я ставить всем в пример,
Как может выбиться в герои
Артиллерийский офицер.
Аркадий Бухов, 1912 г.
КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО
ТИПА ГУРУ
А не замахнуться ли нам
на Вильяма нашего Шекспира.
Из к/ф «Берегись автомобиля»
Quoi (куда)?
– Toi (туда)!
КВН-скетч от команды ДнГУ
Будет справедливо утверждать, что с определенных пор кино от Павла Лунгина – уже не столько продвинутый бренд, сколько зримый, осязаемый, вполне повседневный фактор культурной, да и политической, жизни российского общества. Это, кстати, далеко не каждому дано и уже само по себе оправдывает уважительный и одновременно пристальный интерес к создателю «Свадьбы», «Острова» и ряда других резонансных картин. Естественно, и общество, со своей стороны, вправе рассчитывать на выверенность собственных оценок Павла Семеновича по актуальным, в том числе болевым, точкам российского бытия, на их заточенность под обоюдоострый диалог – уже хотя бы в силу длительного нахождения знаменитости в перекрестье мировоззренческих «прицелов». Понятно, лучшие ответы на возможные сакраментальные вопросы – это сами фильмы. Но когда зрительские оценки творчества заведомо полярны, а само оцениваемое творчество де-факто спроецировано на политическую злобу дня, тогда проявляемый непосредственно к автору интерес уже, пожалуй, не совсем «любопытство» и не вполне «праздное».
Надо сказать, что и со своей стороны Павел Лунгин не прочь при случае отметиться в виртуальном пространстве (Интернет, телевидение) - и именно на предмет позиционирования собственных точек зрения по тем или иным вопросам. В этой связи значимым событием смотрится интервью с участием журналиста Александра Мельмана, опубликованное в «Московском комсомольце» 21 марта 2012 года под названием «Сам в себе режиссер». Здесь в контексте выхода на экран нового своего фильма «Дирижер» Павел отзывается на проявления зрительского интереса к своему творчеству, кроме того характеризует страну и общество как факторы своей профессиональной и политической деятельности. Наконец, здесь же он делится переживаниями личного характера в отношении безвременно ушедших родителей и собственного жизненного опыта. Вот с этих личностных обстоятельств и хотелось бы начать, при том, что с самим Павлом два последних года школы мы проучились в одном классе, а обоих его родителей знали лично.