Газета "Своими Именами" №27 от 02.07.2013
Шрифт:
Условия жизни и работы были во всех отношениях тяжелейшие. Каждая поездка к линии фронта, в посольство (оно располагалось в местечке Сопхо, в сопках, километрах в 20 от Пхеньяна) или вообще куда-либо по корреспондентским делам была непременно связана с приключениями.
Американские самолеты-штурмовики целыми днями на бреющем полете облетали сопки, поля, дороги, обстреливали и бомбили всё, что двигалось: машины, людей, скот и т.д. Наш «Газик» много раз калечили пулями и бомбами. От осколка бомбы погиб наш водитель, тяжёлое ранение получила секретарь представительства Совинформбюро Лидия Куликова. Лётчики были убийцы-сдельщики. Оснащённые фотокамерами пулемёты фиксировали всё уничтоженное, а лётчик, возвратившись на базу, сдавал плёнку и получал по ценнику, сколько и за что ему причиталось: за сожжённую машину, за расстрелянную группу крестьян на поле, за убийство группы ребятишек, идущих в школу в соседнюю деревню, за разрушенный мостик на дороге и т.п. По воскресеньям и тринадцатым числам летали только добровольцы, за это они получали двойную плату.
Жили мы в неотапливаемых пещерах в центре Пхеньяна под сопкой, где до войны хранились ГСМ автотранспорта советского посольства. Зимой морозы доходили до 10—15 градусов, а в тёплое время года, особенно после дождей, в пещеру стекали грунтовые воды. Пещеры кишели крысами, змеями.
Электричество подавалось крайне нерегулярно, в зависимости от того, как быстро удавалось восстановить нарушенные бомбёжками многокилометровые линии передач от Супхунской ГЭС.
Сыро было в пещерах всё время. Костюм и ботинки, пролежав там одну лишь ночь, наутро покрывались плесенью. Выносили их сушить на солнце. Был такой случай. Вынес я посушить свой костюм, а тут началась бомбёжка, после которой от костюма остались одни клочья.
После бомбёжек обычно под развалинами оставалось много необнаруженных трупов. На жаре они быстро разлагались, и в городе стоял едкий трупный запах. Вода тоже отдавала этим запахом, поэтому её обычно брали в реке Тэдонган значительно выше Пхеньяна.
Летом купались, а вообще на дворе был оборудован душ даже с подогревом. Так что обходились. Зимой же всё было гораздо сложнее.
Китайские добровольцы нашли выход из положения: они обтирались спиртом, который в большом количестве направлялся из Китая.
Жили мы в своих пещерах коммуной, здесь же ютились шоферы, переводчики, обслуга с семьями, включая грудных детей. Питались порознь, но с кухонной посудой были большие трудности. Особенно популярен был единственный на всех большой, видавший виды эмалированный таз. Его использовали круглосуточно. С утра купали в нём самых малых детей, потом варили рис на всех, мыли посуду, стирали детские пелёнки, затем опять варили рис, мыли овощи, на ночь замачивали тряпье и т.д. и т.п. Окружавшим нас корейцам мы, естественно, помогали продуктами, одеждой, лекарствами, делились с ними всем, чем могли.
При нашем торгпредстве (оно располагалось, как и посольство, в сопках) были две землянки — торговые палатки. Одна — продуктовая, вторая — вещевая. Продавали самые необходимые вещи: мыло, соль, спички, зубную пасту, кое-какую одежду, совершенно не сообразную ни с климатом, ни с обстановкой. Из продуктов, которые выдавали по нормам заборной книжки (карточная система), продавали то, что удавалось довезти на машинах от китайской границы. Здесь можно было купить дешёвые крупы, по три бутылки коньяка в месяц, некоторые консервы (у снабженцев особенно популярна была печень трески, иногда ею питались месяцами). Папиросы привозили хорошие, одни и те же — «Северную Пальмиру». Запомнилась сухая и твердая как бамбуковая палка колбаса из Улан-Удэ, видимо, из госзапаса не позже 20-х годов с тёмно-жёлтым неприятно пахнущим салом. Кто-то даже подсчитал, что за два года каждый из нас съедал 84 метра этой колбасы.
Жена моя работала в газете «Советский вестник», издававшейся ССОДом. Был случай, когда ей довелось совершить чуть ли не исторический подвиг. Где-то в начале лета 1952 г. на переговорах в Паньмыньчжоне американцы вручали корейской стороне текст своего первого проекта Соглашения о перемирии на английском языке. Корейцы передали его в наше посольство. Но выяснилось, что в тот момент там не оказалось ни одного дипломата, знающего английский язык. И тут кто-то вспомнил, что жена Толстикова - преподаватель английского языка. Срочно вызывают нас с ней к послу, и тот просит её во что бы то ни стало к утру следующего дня перевести текст на русский язык. И, к чести Тамары, к утру перевод был готов.
Посол тут же отправил его в Москву. Этот эпизод подробно описал в своих мемуарах бывший тогда советником посольства Валентин Иванович Петухов.
Несколько особо хотел бы сказать о после, Владимире Николаевиче Разуваеве, генерал-лейтенанте, который был одновременно и главным военным советником.
Наряду с командующим китайскими народными добровольцами маршалом Пын Дэхуаем и маршалом Ким Ир Сеном посол входил в ставку Верховного Главнокомандования. Три дня в неделю он работал в посольстве, а четыре дня — в Ставке, где, по свидетельству парторга ЦК КПСС полковника В.М. Егорова, ему помогали около 60 генералов и старших офицеров Советской Армии. Это был очень добрый, но одновременно требовательный руководитель. У всех у нас (и штатских, и военных) он пользовался большим уважением и авторитетом.
У меня в памяти сохранился такой случай. Летом 1952 г. американские генералы вслед за авантюристом Макартуром стали вновь муссировать вопрос о применении в Корее атомной бомбы «для устрашения».
Разговоры приняли весьма распространенный характер, а газета Корейской Народной Армии «Чосон Инмингун» даже опубликовала подвал с характеристикой атомного оружия и рекомендацией, как от него уберечься.
Рекомендация сводилась примерно к тому, что во время взрыва атомной бомбы следует накрыться белой простынёй... Редактор газеты был, конечно, тут же снят, но панические настроения статья усилила.
Тогда В.Н. Разуваев порекомендовал корейскому руководству начать... озеленение городов. Предложение было принято. Стали создавать бригады озеленения больших улиц, площадей, скверов и просто пустырей. Лучших «озеленителей» даже награждали орденами, их портреты печатали на первых полосах газет, проводили собрания, обсуждали, что и как лучше озеленить. Дети носили с сопок саженцы. Началось буквально всенародное движение «За озеленение». Никто не понимал, зачем озеленять развалины, но идея очень эффективно внедрялась в сознание, и люди почувствовали, что коль речь идёт об озеленении, следовательно, никакой ядерной угрозы нет. И народ стал как-то быстро успокаиваться и об атомной бомбе забывать.
Случались и неприятности в нашем журналистском ремесле. Во время войны, учитывая засилье американской авиации, перевозку войск и грузов автотранспортом старались осуществлять по ночам. Но при работающих моторах автомобилей гул подлетающих самолётов не был слышен. Поэтому по всем основным автомагистралям на ночь выставлялись в небольших капонирах посты из двух бойцов, как правило, китайских добровольцев, на расстоянии одного-полутора километров один от другого. Заслышав гул мотора самолёта, солдаты производили выстрелы, которые по цепочке повторялись соседними постами.