Газета "Своими Именами" №50 от 10.12.2013
Шрифт:
Песня «Катюша» оказалась удивительным феноменом. Будучи глубоко лирическим произведением, она тем не менее проникла в непознаваемые глубины человеческого сознания и подсознания, оказывая исключительно благотворное влияние и на каждого знавшего её человека, и на народ в целом. Она для многих молодых людей (и в частности бойцов Красной Армии) стала почти живым образом из плоти и крови, её воспринимали как реально существовавшую девушку, и облагораживающее влияние этого образа было огромно. Такие вещи, факты, явления не поддаются какому-либо измерению или взвешиванию, они непредсказуемы – и в этом, очевидно, заключается их поистине магическое влияние, не объяснимое рациональными категориями людского бытия.
Поэтому, нося в
Получил письмо боец из дому –
На своё послание ответ.
В том письме любимому, родному
Шлёт Катюша ласковый привет.
«Я теперь, – Катюша пишет другу, –
Не хожу на берег, где туман.
Тёмной ночью, взяв винтовку в руку,
Стала я сестрою партизан».
Была популярна – даже в первые послевоенные годы – и другая стихотворная основа неизвестного автора (но, судя по смыслу, она, скорее всего, родилась в партизанском отряде). В ней чувствуется рука, не чуждая стихотворным упражнениям:
Все мы знаем русскую Катюшу,
Помним голос – звонкий, молодой,
И сады, и яблони, и груши,
И высокий берег над рекой.
Нет, ребята, там уже Катюши:
Побывали немцы в том селе
И сожгли и яблони, и груши –
Только пепел серый на земле.
И пошла Катюша в партизаны
Боевой подругой и сестрой.
Только те же серые туманы
Рано утром ходят чередой.
Неотразимое воздействие «Катюши» было таково, что она оказалась очень популярной даже у вражеских солдат. Известен многозначительный боевой эпизод, когда наши солдаты, услышав из немецких окопов на передовой линии дорогую мелодию, без команды рванулись в атаку и отбили патефон с пластинкой – то есть свою Катюшу.
Не так уж много в мире памятников условным героям и героиням песен, но простой советской девушке Катюше воздвигнут памятник на Смоленской земле, а совсем недавно – и во Владивостоке.
(Как, может быть, ничто другое, неадекватность, подлость, чёрную неблагодарность, нравственное одичание, духовную опустошённость властителей нынешнего россиянского безвременья высвечивает подчёркнутое замалчивание и властями, и клоаками люто креативной интеллигентщины двух юбилеев М.В. Исаковского – 100-летия в январе 2000-го года и 110-летней годовщины десять лет спустя. И происходит это на фоне помпезных юбилейных шабашей безликих, тщедушных и червивых в поэтическом плане, но внешне расфуфыренных стихотворцев и прочих раскрученных «звёзд», «телепетухами» и «телекукушками» борзо записанных в неоспоримые гении, кричащие и хрипящие созвучия которых умирают у их ног, не распространяясь дальше эстрады. Не оценены не только огромный поэтический талант, но и высочайший духовно-нравственный уровень этого исключительно скромного человека, по которому современники сверяли, как по компасу, многие дела и поступки, особенно в поэтическом творчестве. К сожалению, не проявили в восстановлении доброй памяти М.В. Исаковского должной активности и боевитости патриотические созвездия литераторов, следуя в русле поведенческих коридоров, установленных властью и её холуйствующей обслугой.)
Воспитательная, формирующая роль песни в нашем послевоенном детстве была огромна и всеохватна. Во-первых, она практически ничего не стоила материально: люди, и в их числе в первую очередь дети и молодёжь, пели сами и слушали друг друга. Песенные новинки разлетались по стране мгновенно несмотря на отсутствие радио, а тем более телевидения, в сельской местности. И если разница в пользовании социальными благами в советском обществе всё же существовала, в духовном плане она легко сводилась к минимуму при самых небольших, элементарных усилиях любого желающего.
Инициатива распространения новых песен по просторам страны сама по себе исходила от сельской интеллигенции, и в первую очередь – от учительского коллектива. Например, в нашей школе все подобные импульсы исходили от пионервожатой Тамары Сергеевны Солодковой, которая практически на каждый пионерский сбор приходила с новой песней и тут же начинала её разучивать с детворой (даже без музыкального сопровождения). И песенные сюжеты и образы мгновенно овладевали детским сознанием, приобщая ищущую и ждущую пионерскую поросль из довольно замкнутого деревенского мира с его весьма прозаическим бытом к далёкой от нас городской и столичной жизни, а также – с помощью «Пионерской правды» – жизни дальних окраин, крепких колхозов, таёжных селений, чукотских стойбищ, казачьих станиц, казахских аулов. Мы начинали жить новой песней, она уже звучала в девичьих стайках, песенные строки заносились в тетрадки. Состояние наших душ выражалось незабываемыми солнечными куплетами:
Мы – дети заводов и пашен,
И наша дорога ясна.
За детство счастливое наше
Спасибо, родная страна!
Звучащая в них простая истина не вызывала даже тени какого-либо сомнения, потому что мы не просто знали с чьих-то слов, а видели сами: жизнь день ото дня становится лучше. Этот оптимистический настрой рождал светлые надежды, в которых личные мечты переплетались с могучей поступью возрождаемой страны.И какую детскую душу, бывало, не тронет простая, ясная, проникновенная мелодия в связке с привычными и дорогими видами родной природы (А. Пришелец – Д. Кабалевский):
То берёзка, то рябина,
Куст ракиты над рекой…
Край родной, навек любимый –
Где найдёшь ещё такой?
Священный трепет и благоговейное чувство вызывали песенные строки об И.В. Сталине. Возраст в данном случае не имел значения, потому что чувство большой, искренней, неподдельной любви к вождю имело некую единую основу и общие для всех побудительные мотивы, для которых возрастные различия не были решающим критерием.