Газета "Своими Именами" №50 от 10.12.2013
Шрифт:
– Андрей Дмитриевич, вы написали:
Господь одарил
Мандельштама
Талантом влиять на слова…
– Что вы имеете в виду? Назовите хоть одно слово, на которое я повлиял. В какую сторону? И что с ним стало? Голубчик, совсем не то: я пытался влиять не на слова, а на людей – словами.А вы ещё пишете, будто при этом я хотел,
Чтоб скучные млели от шарма,
А злые теряли права.
–
Господь одарил
Мандельштама
Талантом
предчувствовать речь…
– Какую речь? Чью? Товарища Сталина, что ли?
Где даже нежданная драма
Старалась надежду сберечь.
– Вы можете объяснить, что означает этот словесный конгломерат?
И рушился мир Мандельштама
Сквозь боль и растерянный взгляд.
– Так-таки именно сквозь взгляд и рушился?.. Знаете, любезный, позвольте вам выйти вон.
Я не исключаю такого разговора двух поэтов и с таким финалом.
А потом Дементьев нагрянул, допустим, к Фету.
– Да, – сказал бы Афанасий Афанасьевич, – прочитал я четыре полосы ваших стихов в «Литературке» за недолгое время. Отменно!.. А вы, между прочим, не из дворян?
Это пунктик у Афанасия Афанасьевича. Его отец А.П. Шеншин, дворянин, женился за границей на католичке Каролине Фет, православный обряд венчания не был исполнен, и потому в России брак и родившегося сына не признали законными. Поэт долгие годы потратил на то, чтобы стать Шеншиным и дворянином. А когда, наконец, стал, Тургенев написал ему: «Ну вот, у вас было имя – Фет, а теперь вместо него вы получили фамилию Шеншин».
Дементьев удивился бы вопросу, но у него был заранее приготовленный ответ:
Теперь все хвалятся дворянством.
Мой предок был из крепостных!
– Если из крепостных, а еще уверяете, что батрак, то почему так плохо русский язык знаете? – спросил бы Фет. – Ведь гены должны тут подсказывать и на язык работать, а они у вас почему-то работают на Израиль, как сами признаётесь. А как пишете о любви!
Я с любовью навеки повенчан…
Велик запас моей любви…
– Сказали бы ещё «велик ресурс». В другом вашем стихотворении я прочитал:
Золотого запаса
Мне время не намыло…
– Вон вы о чём – о золотом запасе! Коллега Маяковский писал: «Мне и рубля не накопили строчки». Подумайте только: он о рубле, а вы – о золотом запасе,
И кроме свежевымытой сорочки,
Скажу по совести, мне ничего не надо.
Вот – истинный поэт! А вы тоскуете о персональном золотом запасе. Стыдно, батенька. Стыдно!
А представьте себе Дементьева в гостях у Пушкина. Тот наверняка сказал бы:
– Вот прочитал у вас:
Поэзия превыше суеты…
Верно. Только ведь я ещё когда сказал:
Служенье муз не терпит суеты….
С тех пор это стало общим местом. А у вас и дальше тот же пошиб:
Поэзия с небес нисходит в души.
Она – то «гений чистой красоты»,
То отзвук бед…
– Ну, сколько можно мурыжить моего «гения красоты»! Да и не мой он, я его у Василия Андреевича позаимствовал. Один-то разочек по дружбе можно было. А вы? На вас Жуковский подал бы в суд.
– Банальностей у вас невпроворот! Кроме моих, тут и замусоленные строки то Лермонтова об «одиноком парусе», то Тютчева о России, уме и аршине; тут и заезженная «дорога в храм», по которой, мол, надо непременно шествовать; и эксгумированный ныне Нострадамус; и вдруг нахлынувшие в русскую поэзию обитатели Небес – сам Создатель, и Христос, и бесчисленные ангелы порхают… Но сколько бы вы ни писали о Небесах, сударь мой, всё равно видно же, что в прошлом вы были завотделом агитации и пропаганды ЦК ВЛКСМ, и, конечно, занимались там антирелигиозной деятельностью.
Тут Дементьев, надо думать, изумится: откуда, мол, знаете?
– Да это же не только пророкам видно, – ответит Александр Сергеевич.– Вот вы пишете:
В то утро Богу было недосуг…
– Как это недосуг? Вы что? Бог всеведущ. Неужели это не знали в ЦК комсомола? А дальше просто кошмар:
В небе мерцают искры,
Словно там курит Бог.
– Это уж прямое богохульство! Творец с «беломорканалом» в зубах. Или с трубкой? Неужели от советских людей скрывали и то, что Бог некурящий? Он, может, когда и баловался – ведь и табак дело его рук, интересно попробовать, что получилось, но это было ещё до Ноева потопа. А потом Бог решительно завязал.
– А это что за чушь? –
Я продолжаю влюбляться в тебя
Так же безумно, как некогда Тютчев.
Так же неистово, как в Натали
Пушкин влюблялся в счастливые годы.
– Ну, во-первых, перлов безумства у вас, как сказал поэт, «меньше, чем у нищего копеек». Но что значит «влюблялся»? Сегодня влюбился, завтра разлюбил, потом опять влюбился. Так, что ли? Я влюбился в Наталью Николаевну раз и навсегда. Что вы мне навязываете свою амурную суетливость! А что дальше?