Газета Завтра 153 (45 1996)
Шрифт:
Сколько раз политологи и политики ставили крест на карьерах Руцкого и Лебедя. Сколько раз им устраивали политические похороны, но все равно эти двое возрождались из небытия, из пепла.
“Предавший коммунистов”, изгнанный из партии, Руцкой становится… вице-президентом. Изгнанный из Кремля, лишенный всех должностей, привилегий, даже охраны, он… избирается съездом депутатов президентом России, и целых двенадцать дней у России два президента. Затем расстрел парламента, лефортовская тюрьма. Небытие… И вдруг — победа на выборах губернатора Курской области.
Лебедь, снятый с поста командующего армией, выведенный за штат, обреченный на безвестие
Значит, можно ждать его поездок “в народ”: к шахтерам, крестьянам, сталеварам, в военные округа…
Почти наверняка он будет бороться за пост губернатора Тульской области и, конечно же, победит…
Они оба — небесспорны. За каждым тянется целый шлейф того, что можно назвать “изменой”, “предательством”. Руцкой “виновен” в смерти Советского Союза. Как ответствен за это и Лебедь, предавший впоследствии и самого Руцкого, и Грачева, и Скокова, и Рыжкова, и Россию (его сдача Чечни, как это еще назвать?).
И пусть мне ближе, понятнее Александр Владимирович, с которым нас когда-то связывали дружеские чувства, а кому-то ближе Лебедь. Суть не в этом.
А в том, что самым странным мистическим образом будущее России выстраивается под этих двух людей. И не кажется ли нам, что один из них — если не взорвется мина, не выстрелит снайпер, не сойдет на землю или не выйдет вдруг из сибирских лесов мессия — может стать у руля России?
Я не пророк. Грядущее скрыто от нас. Россию возглавит тот, кто сможет, прежде всего, объединить в себе ее несовместимые части. Кто сможет понять “красных” и “белых”. Кто будет истинным патриотом. Для кого “демократия” — это будет не правом грабить страну, а желанием сделать жизнь своего народа светлее, спокойнее.
Россию возглавит тот, кто сможет откликнуться на ропот и стон униженных, обобранных до нитки крестьян, нищих безработных рабочих, учителей, врачей, шахтеров, офицеров. Кто аккумулирует в себе это неизмеримое народное страдание и даст людям надежду на выход из этого ужаса.
Способен ли на это Лебедь? Способен ли Руцкой? Или кто-то третий, еще нам неведомый?..
Владислав ШУРЫГИН
P. S. Несколько дней назад Руцкой встречался с Чубайсом. По словам последнего, Руцкой не одобряет проведение в Курске народных манифестаций протеста, а также сожалеет о своих былых разногласиях с Ельциным и желает ему скорейшего выздоровления. Что это — ложь Чубайса, или очередной кульбит Руцкого? А как же полторы тысячи убитых патриотов в октябре 93-го года? Господин губернатор, дайте пояснения народу!
МОЛОДЫМ ВЕЗДЕ ТЕПЕРЬ ДОРОГА…
Лет двадцать назад на главной площади райцентра Локоть в Брянской области установили памятник Ленину. И едва состоялось торжественное его открытие, родился анекдот. Два подвыпивших слесаря подходят к памятнику и говорят: “Владимир Ильич, нехорошо ты как-то стал — задом к заводу, а лицом к райкому. Ты, что, партию уважаешь больше, чем рабочий класс?” “Нет, товарищи, — ответил Ильич, — к вам я повернулся спиной исключительно потому, что во всем на вас полагаюсь, а за этими шельмами из райкома глаз да глаз нужен”.
В Москве Ильич встал на постамент слишком далеко от ЦК и за шельмами из политбюро не углядел. В результате в райцентре Локоть не стало ни власти райкома, ни рабочего класса. Единственное промышленное предприятие райцентра — станкостроительный завод — успешно освобождается от слесарей, токарей и инженеров, ибо станки в стране уже не нужны.
Я был в гостях у безработного токаря-расточника 45-летнего Ивана. По специальности ему работы нет и не предвидится, коммерция не по зубам — первоначального капитала ноль. Весной и летом он пашет на своем огороде, осенью-зимой топчется на заваленном шмотками из Белоруссии рынке в качестве готового на все гусара: разгрузить-погрузить, принести-отнести, разобрать-собрать.
Мне Иван услужил по автомобильному делу — помог купить контакты прерывателя и вызвался заменить сгоревшие на новые. Мы поехали к его дому за ключом для коленвала, по пути прихватив бутыль с огненной водой.
После двух первых стопок Иван резко повеселел, посыпал прибаутками: “Отвяжись, худая жизнь, мать моя старушка”. После пятой стопки, достав из шкафа альбом с фотографиями, вдруг столь же резко помрачнел и выдавил, едва сдерживая слезы: “Эх-ма… Такая у меня, друг, заноза, хоть вешайся… Дочка-студентка пару недель назад прислала с подружкой из Брянска конвертик с запиской: “Мама, я на эти выходные не приеду и на следующие не ждите. Я знаю, что тебе зарплату не дают с августа, что ты будешь по всем знакомым бегать — занимать для меня деньги, а все будут бегать от тебя. Поэтому не беспокойтесь, я как-нибудь обойдусь”.
Жена, дура, это прочитала и давай реветь: “Она, чтоб нас не обременять, решила с голоду помереть”. Потом кричит мне: “Собирай в сумки картошку, капусту, банки с огурцами-грибами и вези ей завтра же”. Я повез. В понедельник с утра являюсь на квартиру, где дочка в Брянске живет, а ее там нет. Бабуля, хозяйка, говорит: с субботы не появлялась. Я в институт помчал. Ее и там на занятиях нет. Возвращаюсь обратно на квартиру. И тут она идет — в новой куртке, за миллион, не меньше, в новых колготках, от которых аж искры сыпятся. Я обомлел: за какие доблести ей это все на плечи и на ляжки свалилось? А она и разговаривать со мной не стала. Была добрая, спокойная девочка, а теперь только рычит, как психопатка угорелая. И что с нее теперь будет?
У шурина моего, из Смоленска, дочь так вот тоже озолотилась. Школу только закончила, пришла домой и объявила: уезжаю в Москву, по сто долларов в день буду зарабатывать. Держали, не пускали — не удержали. Уехала. Звонила потом домой, говорила, что торгует туфлями в Лужниках. Через полгода прикатила на побывку, вся разряженная, с подарками. А недавно им мужик звонит: приезжайте и забирайте свою шлюху, пока не околела. И тут только выяснилось, в каких она Лужниках работала. Ее завербовала на улице в Смоленске тетка из Москвы, привезла туда, поселила в комнате с еще пятью девочками и всех продавала у какой-то гостиницы. Платила неплохо. И все вроде было бы ничего, но ее, дочку шурина, подружка пристрастила к наркотикам. И так ее понесло, что она, не уколовшись, на работу не выходила. А потом и вообще с рельсов сошла: не только все деньги, но и всю одежду на наркотики спустила. Когда шурин приехал ее забирать, она осталась в одном халатике, все руки исколотые, все лицо в синяках, сама вся вычезла, как нитка. Чистая калека.