Газета Завтра 2 (1051 2014)

Автор неизвестен

Несомненно, Попков не был доволен собой, искал новые формы и новые смыслы. Возможно, считал себя ненужным и бездарным, срывался.

Тема любви, отношений мужчины и женщины - одна из сложных и даже печальных в его творчестве. Одиночество - неизбежно. Так возникли "Двое", "Развод", "Ссора" или даже "Пушкин и Керн". Герои его сюжетов упорно не желают быть вместе - на картине "Двое" их будто бы разделяет незримая граница, причём мужчина, как обычно, спит, уткнувшись в землю, а женщина - с красивым, обиженным лицом - смотрит в небо. Они не нужны друг другу, они не понимают друг друга.

"Сентябрь на Мезени" - у молодых баб застывшие лица-маски, и сразу становится ясно - никаких "принцев на белых

конях" они не ждали и, видно, уж никогда не дождутся. Всё весомо - грубо - зримо. Красота жизни - это там, в кино про Анжелику, маркизу ангелов. Или, вот - "Семья Болотовых". Вроде бы фрагмент стабильной семейной жизни, но посмотрите, как обречённо смотрит женщина, как равнодушно и даже бездумно молодой мужчина уткнулся в свою газету. Ребёнок? Он пока ещё хочет играть и ему кажется, что мир принадлежит только ему.

Пушкин у Виктора Попкова тоже одинок - последняя работа носит знаковое название "Осенние дожди. Пушкин". 1970-е годы - эпоха любования осенью, эстетизация печали и грусти. Вспомните даже фильмографию тех лет - многочисленные вариации на тему "Осеннего марафона", то есть бег в никуда по мокрым улицам. Минорное время, "осень жизни, как и осень года" воспринимались, как наилучший фон для поисков нужной краски и правильной ноты. Именно поэтому столь популярной в те годы оказалась Болдинская тема в биографии поэта. Попков пишет Пушкина, печального гения, погибшего от пули, а - через некоторое время и сам погибает от выстрела. Художника по нелепой случайности убил инкассатор, посчитавший, что стреляет в нападающего грабителя. Как такое могло произойти? Попков тормознул на улице Горького инкассаторскую машину, приняв её за такси Шёл 1974 год. В моде - осенние мотивы, ретро-старина, стихи, разговоры о высоком Мастеру было чуть за сорок.

Апостроф

Евгений Сидоров

9 января 2014 0

Культура

Андрей БЫЧКОВ. "В бешеных плащах". Рассказы. - N.Y.: Frank Tireur, 319 с.

Писатель Андрей Бычков проявился в мире современной массовой литературы, когда его роман "Дипендра" был выпущен издательством Ильи Кормильцева "Ультракультура" и свободно продавался на всей территории нашей необъятной Родины. Некоторые книги "Ультракультуры" стали культовыми изданиями ("Города красной ночи" Уильяма Берроуза), некоторые попали в опалу ("Дневники Тернера") и стали весьма востребованы у букинистов и книжных спекулянтов, которые что при СССР, что при суверенной демократии чувствуют себя неплохо. Время наглой и вызывающей "Ультракультуры" давно прошло.

Новая книга Андрея Бычкова не содержит в себе ничего. Вернее, она содержит в себе "ничто".

17 рассказов о стерильных людях и местах - никакой морали, никаких характеров персонажей, никаких художественных изяществ, подчиненных необходимостью доставить читателю удовольствие от чтения комфортного и уютного текста.

Динамику автор создает за счет перечислений и риторических вопрошаний, которые дают эффект весьма тревожный:

"Здравствуй! Кто убил тебя? Читал ли ты или не читал? Смотрела ли ты или не смотрела? Дверь скрипнула или не скрипнула? Зверь выстрела яростный или беспомощный? Пуля прожигает, прожирает, проникает, пуля рассекает, таранит, ввинчивается, пуля лезет, касается, вздувает"

Места действия - США, Москва и то, что между ними - движение - катера, автомобили, метро, автобусы, такси. Точнее, не места действия, а пространство происходящего - никакой конкретики, колоритов автор не даёт и акцентов не расставляет. Какое это время - настоящее или прошедшее - неясно. Вполне возможно, что это всё происходит в пространстве беспокойного сна.

Персонажи пребывают в движении, но сложно сказать: это движение по кругу или из ниоткуда в никуда? Думается, даже сами персонажи этого не знают.

Люди - безликие. Джерри, Антонио, Даниэль, Максим и прочие не оставляют за собой портрета - они похожи на то, как мы смотрим на людей в вагонах метро - бегло и поверхностно, взгляд блуждает от одного лица к другому, но так и не находит себе по душе, и не может найти в принципе - нам эти люди не нравятся заведомо: "Вон тот, справа, волосатый-волосатый, бородатый-бородатый, с лицом, как смола, с глазами, как деревяшки, он им говорит, он им всем и говорит сидящим рядом. "Вот я был один раз в гостях и там разбил хрустальную вазу". И смеется до побеления слюны на черных губах, смеется и раскачивается от смехаи остановиться не может, так ему хорошо, за фанерой глаз хорошо, что им неприятно"

Декорации - банальные вещи: часы Swatch, бритва Gilette, попить пива "на Речном". И даже то, что по логике должно быть небанальным: Кастанеда, Кали-Юга, ритуальные убийства, ангел Джабриил, - в пространстве текста теряют какую-либо загадочность. В этом мире различия между религиозным откровением и маркой одежды нет.

Привычность обстановки, в которой помещены безликие герои непонятного времени, в конечном итоге дает нужный эффект - тревогу. Разница между повседневностью и её изнанкой автором стерта. Андрей Бычков повествует о мире, в котором, как бы банально это ни звучало, все и всё провалились в ад, но, как водится, этого никто не заметил. Насилие, а его в рассказах много, несмотря на приданную автором ритуальность, вполне естественно и предсказуемо, по крайней мере от этих людей можно ожидать чего угодно:

"Кровь брызнула, заливая пальцы, крепко обхватившие обернутое в чистый носовой платок лезвие. Что-то трудное и тяжелое стало быстро разрастаться в груди. В горле похолодело. Федор хотел было вытащить лезвие обратно, глядя, как его кровь обильно сливается с лезвия на пол. Но смерть ведь на то и смерть, чтобы "не возвращаться". Лифт встал и женщина вышла. Скорее всего, она подумала о том, что ее начальник все же прибавит ей зарплату".

Велик соблазн назвать Андрея Бычкова продолжателем "дела" Мамлеева, что на первый взгляд имеет смысл, но если задуматься - станет очевидно, что это вздор. Ключевое различие - пространство и время. Мамлеева нельзя отделить от советской действительности, точнее, той её разновидности, которую открыл Мамлеев. Героев Мамлеева бесконечно затягивает в черную воронку, они непрерывно летают по кругу бреда, но в центр их никак не засосет. Несчастные люди. То, что описывает Бычков, - время после того, как людей засосало, и воронка закрылась. Его герои то ли оказались на "той стороне", то ли в полном одиночестве "на этой", то ли еще где. В любом случае - выходит страшно. Страшно не от крови и убийств, не от иррациональности происходящего, но оттого, что во всем этом чувствуется нечто столь близкое, столь узнаваемое. Такое, что логикой понимается как абсурд, а подсознанием принимается как родное.

Собственно, и книга - о том, что осталось. О пустоте.

"Ведь времени никогда и не было. И это лишь человеческая, а не божественная иллюзия. Времени никогда не было, и длительность - лишь, чтобы было что остановить. Чтобы только оправдать свою или чью-то жизнь"

Пустое действие и его цель сам автор прекрасно выразил словами:

"Пора за дело, сэр. Жизнь не сводится ни к чему".

Мечтать не вредно