Газета Завтра 252 (91 1998)
Шрифт:
Банде Гайдара немедленно выдали оружие, когда оно ей понадобилось. И никто из демократов при этом не заикнулся, что данная мера приведет к гражданской войне. А наши руководители имели горы оружия, но от народа его прятали и все думали, как договориться с ельцинистами в Свято-Даниловом монастыре.
Михаил АСТАФЬЕВ
Во второй половине дня 28 сентября Моссовет проголосовал за поддержку Парламента. И тогда же московские депутаты решили всем составом пойти в Дом Советов. Я присутствовал на их сессии и вместе со всеми, встав в колонну, отправился на Краснопресненскую набережную. Но уже действовал приказ о жесткой блокаде Парламента, и нашу колонну затормозили в двухстах метрах от метро “Краснопресненская”. Моссовет в то время запрещен не был, и его депутаты начали качать свои права перед омоновцами: “Мы представляем высший орган власти в Москве, как вы можете нам запрещать свободно ходить по нашему городу”. Но ни крики возмущения, ни уговоры не помогли. Я тогда решил прорваться в Дом Советов в обход кордонов - дворами. Забрался на какую-то крышу, спрыгнул вниз, влез на кирпичный забор, прошел по нему и спустился в сад перед Домом Советов. Там ходили омоновцы. Но я принял вид неторопливо гуляющего из соседнего дома, и путь мне никто не закрыл. О чем я при этом думал: какой хлипкой оказалась наша демократия, как легко у нас, оказывается, можно перечеркнуть все установленные законом права.
У меня лично страха не было. И было желание бороться с произволом и хамством ельцинской власти. И такое желание увидел у офицеров воинской части под Подольском, куда поехал на следующий день. Мне там дали выступить на офицерском собрании, и командир части принял решение: я благословляю всех тех, кто хочет ехать на помощь Парламенту - действуйте там по ситуации. Добровольцам предоставили машину и они отправились в Москву. Желающих защищать Конституцию в стране хватало. Не хватало нам умения организовать защитников.
Владислав АЧАЛОВ
…Мне очень запомнились цинизм и предательство некоторых вельможных особ. Помню, как сразу после ельцинского указа к Хасбулатову прибежал Степанков и, размахивая руками, начал кричать про его незаконность и обещать полную поддержку прокуратуры при защите Конституции, а через четыре дня предал…
Помню, как ночью 4-го приехал Кобец. В подробностях "заложил" план штурма, клялся, что войска не двинутся, не пойдут против Парламента. А всего через несколько часов уже чуть ли не рвался самолично командовать расстрелом…
В первых числах октября установилась солнечная теплая погода. Стояла золотая осень. Солнце било во все окна. И так хотелось выйти на улицу, вдохнуть полной грудью этот свежий осенний воздух. Но мы уже знали, что снайперам на крышах отдан приказ ловить "главарей восстания". И потому выходить днем было нельзя. Только лишь глубокой ночью, обходя посты, я ненадолго выходил на улицу. Так мне эти дни и врезались в память - недоступное солнце, запрещенный день…
Сергей БАБУРИН
Во второй половине дня 3 октября я был на 6-м этаже Дома Советов в крыле, обращенном к бывшему СЭВу. И невольно стал свидетелем, как отступавшие ряды омоновцев со щитами прошли по Новому Арбату к мосту и перекрыли все пути дальнейшего движения демонстрантам, кроме пути к Верховному Совету. На этом пути появились сначала разрозненные группы демонстрантов, а потом они уже хлынули волной. От Дома Советов их отделяла только цепочка водовозов. Ударившись в эту цепочку, демонстранты первоначально остановились, а потом, оказавшись в тупике, стали перебираться через машины.
Спустя несколько минут появился грузовик, с помощью которого отодвинули один водовоз, и люди хлынули к Дому Советов. Причем они шли не по центру улицы, а поднимались к пандусу и двигались вдоль стены самого здания на площадь. И тут раздались выстрелы, которые я вначале принял за какие-то устрашающие хлопушки, а затем заметил, что люди падают.
Когда я спустился по боковой лестнице на первый этаж, то увидел, что заносят в здание демонстрантов с огнестрельными ранениями, что стреляют не шутя, стреляют серьезно, несмотря на то, что демонстранты были безоружными. Стрелявшие отступили внутрь здания мэрии. Вот это все было на моих глазах.
И поэтому, когда мне начинают говорить, кто начинал первым вести огонь на поражение и зачем штурмовали мэрию, я говорю о том, что сейчас рассказал. С расстрела безоружной демонстрации для меня началась драматическая кульминация в противостоянии депутатов Верховного Совета РСФСР и пришедших к ним на помощь москвичей и жителей других городов попытке Ельцина совершить государственный переворот.
Памятных эпизодов тех событий у меня немало. Какие-то носят личностный характер, потому что вряд ли можно забыть ситуацию, когда попадаешь в руки спецназовцев, спорящих за честь тебя расстрелять. Но тот момент, когда некие силы за спиной Ельцина продемонстрировали свою готовность убивать людей, но не допустить победы закона, самый впечатляющий. Думаю, что и сейчас такие силы есть, что они пойдут на любое преступление, чтобы удержать свою власть и свою прибыль.
Илья КОНСТАНТИНОВ
Я помню практически все, что происходило в сентябре-октябре 93-го года.
Помню, когда народ прорвал цепи ОМОНа и соединился с защитниками Парламента, мы стояли вместе с Анпиловым и к нам подходили люди и говорили: “Ну уж теперь-то, после такого вы наверняка будете вместе”. Я помню слезы у людей на глазах и помню это непередаваемое ощущение единства, братства и разливавшийся в воздухе запах начавшейся революции.
Я помню страшные минуты в Останкине. Помню, как за несколько секунд до начала расстрела что-то будто толкнуло меня в грудь, и я стал между двумя окнами здания, а буквально через одну-две секунды из одного из них полились потоки свинца. Я стоял в своей нише, смотрел на происходящее и, самое интересное, не чувствовал страха. Не было, по-моему, страха и у других. Вот нас расстреливали тогда, разбитые головы, разорванные внутренности, смерть, кровь, которая заливала мостовую, но люди отступали на шаг и снова останавливались. Я помню молодого мужика, который вытаскивал из-под огня раненых. Я подошел к нему, пожал руку и сказал: “Как ты здесь оказался?” Он ответил: “Случайно. Мимо проезжал на машине, увидел, что здесь происходит, и понял: надо спасать людей”.
Я помню расстрелянных 16-17-летних ребят, которые 4 октября лежали под окнами Дома Совета. Помню многое из того дня, прекрасно помню, что с нашей стороны не было никакого ответного огня. Правильно это или нет - пусть рассудит история.
Я помню, как закончились страшные события, бледные лица депутатов, окаменевшего Руслана Хасбулатова. Я хорошо помню, как ко мне подошел офицер “Альфы”, тронул меня за плечо и сказал: “Вам не надо садиться в автобус, пойдемте я вас провожу”. И вывел меня через оцепление. А сзади, в колодцах домов, раздавались автоматные очереди, там людей расстреливали. Я это все прекрасно помню. Я помню людей, которые прятали меня, когда я был в розыске, то есть спасали меня от ареста, рискуя собой.
И самое главное, что я хочу сказать: мы могли тогда победить, несмотря на то, что нас было мало и мы были плохо организованы. Нас раздавила тупая, безумная сила. Но народ - рядовые участники этих событий - абсолютно не виноват в том, что мы потерпели поражение. Вожди - да.
Альберт МАКАШОВ
…Почему-то больше всего мне запомнилась огромная усталость. Моральная усталость. Я видел, как один за другим предают и изменяют те, кто должен был по долгу и чести защищать Конституцию. Как трусят и прячутся генеральчики, вчера клявшиеся в верности присяге и армейскому братству. Я видел, чувствовал, как надвигается на нас развязка, как с надеждой на наши погоны смотрят простые защитники, как надеются на помощь армии, которая трусливо пряталась и закрывалась в казармах. Это изматывало.
…Еще запомнилось, как ночью 3-го октября какие-то бизнесмены принесли нам от Константинова чемоданчик со спутниковым телефоном. Мы уже знали, что утром будет штурм. Знали о планах Ельцина. И я решил позвонить в Самару жене, попрощаться. Иллюзий не питал, знал, что, скорее всего, живым отсюда не выйду…
И вот набрал номер, жду ответа. Трубку сняла теща. Говорю: "Мама, позовите Люду". Она мне: "Сейчас". И… положила трубку. Ну, думаю, значит это судьба. Обойдемся без прощаний…