Газета Завтра 266 (1 1999)
Шрифт:
Кроме действительно великолепных и искренних летовских статей и интервью, какого только фуфла не напихано в эту книгу! Приводятся даже рецензии на отдельные альбомы из давно забытых “урлайтов” и “контркультур”.
Примерно треть книги занимают трагические умствования каких-то никому неизвестных людей на тему “Летов продался коммунистам”. Почему-то Летов и “Гражданская оборона” записываются в одну компанию с “Аквариумом”, “Кино”, “Алисой”, “ДДТ и прочими деятелями “Perestroyka-Pok” и любителями рифмовать “Родина-уродина”.
“Ей-ей,— пишет некто А.Яшлавский,— куда интереснее было читать интервью с Егором в старом добром самиздате, а сейчас певец взял на себя роль политического гуру и смотрится в этой роли, честно говоря, малость смешно”.
А вот нам другое малость смешно — в книгу действительно включены
Зря вы так, господа составители. Недальновидно. Не понимаете вы, что “коммунистический реванш”, в том числе и в рок-музыке, так же неизбежен, как восход солнца, — даже тухлый “забелдос” образца 1991 года Костя Кинчев, и тот записывает альбом под названием “Солнцеворот” (кстати, есть предложение Кинчеву — воровать у Летова не только названия альбомов, но и названия песен).
Подводя черту, скажу: несмотря на то, что составителями книги двигало только одно — желание заработать деньги или, как говорят “демократы”, “срубить бабки” на славе Летова, книга получилась полезная. И после того как, вооружившись ножницами, вырежете из нее всю “демшизовую” и “бэнээфовскую” заумную бредятину, чтение ее можно рекомендовать даже детям.
Дмитрий АГРАНОВСКИЙ
Елена Антонова ТАМ ПУШКИН, БЛОК И СЕВЕРЯНИН...
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
Порок любезен…
Когда же, наконец, мы, зрелые взрослые люди, — политики разных рангов и масштабов, работники просвещения и культуры, воспитатели, учителя, просто родители, — осознаем нашу вину перед молодым поколением, перед нашим будущим за то, что вот так, впопыхах, не оглядываясь, не разбирая дороги, гоним на всех парах пусть в благополучную, но чуждую нам западную цивилизацию! Закусив удила, мы несемся вперед, теряя на ходу наши самобытные этику, культуру, неповторимый жизненный уклад и особый душевный настрой, доставшиеся нам с одной стороны по наследству от предков, с другой – приобретенные за советское время. Восемнадцатые «Декабрьские вечера Святослава Рихтера» в Музее изобразительных искусств, проходящие в этом году под знаком двухсотлетия Александра Сергеевича Пушкина и стосемидесятипятилетия выхода в свет его «свободного романа», ознаменованы интереснейшей выставкой «Евгений Онегин», подготовленной сотрудниками музея. С любовью и смыслом подобранные предметы быта и времяпрепровождения пушкинских времен, костюмы и украшения людей его круга, портреты друзей и современников Пушкина, а также художественные иллюстрации романа, выполненные в разное время мастерами различных школ и направлений, наряду с материалами по сценической истории оперы П.И. Чайковского «Евгений Онегин» лучше всяких слов показывают, как тесно связаны мы со всем этим, каких глубинных пластов духа и культуры можем лишиться, если не будем помнить о них, интересоваться, знать.
Похожих мыслей, по-видимому, придерживаются и сами молодые. Показательны в этом смысле впечатления журналиста Юрия Васильева об одном из таких музыкальных вечеров в Музее, приведенные в одном московском еженедельнике. Взгляды и настроение этого неглупого, эрудированного, имеющего бойкое перо молодого человека, в конечном счете, если взять за скобки его несколько ерничающую манеру изложения, оказываются синтонными любому болеющему за нашу культуру, тоскующему по необратимым в ней потерям, умудренному жизнью человеку. Это ощущается и когда он высказывает опасение о возможной утрате фестивалем самой существенной его компоненты – рихтеровского духа большого Человека и Музыканта, и когда он пишет о состоявшемся в тот вечер концерте немецкого «Хаген-квартета», гладко, виртуозно, но усредненно ровно исполнившего произведения что Гайдна, что Моцарта, что Бетховена. Подобное «механистическое» филигранное исполнение ничего, кроме скуки, вызвать не может, и потому любой огрех в игре действительно часто воспринимается с невольным облегчением. Здесь, думается, к месту будет привести и мое впечатление и от игры недавно посетившей нас скрипачки Анны-Софи Муттер в Большом зале консерватории в связи с вручением ей фондом Юрия Башмета премии имени Шостаковича. «Сделайте нам красиво, но так, чтобы не испортить ни настроения, ни пищеварения» – вот, на мой взгляд, стиль и суть ее исполнения, с чем она, с учетом ее весьма выигрышных внешних данных, успешно справилась.
Совсем иное дело – концерты, в которых участвует Виктор Третьяков. Еще Давид Федорович Ойстрах, комментируя его игру на III Международном конкурсе им. П.И. Чайковского в 1966 году, на котором он получил первую премию, отмечал «благородство эмоций и стилистическую чистоту» его исполнения. С тех пор талант В. Третьякова постоянно мужал и креп, но его эмоциональная чуткость, его сиюминутное, на ваших глазах совершающееся творчество, его взрывной темперамент и проникновенная нежность заставляют слушателя каждый раз страдать, любить, плакать, отчаиваться и надеяться вместе с ним. И каждое его исполнение даже многажды слышанного сочинения превращается в единичное произведение искусства, которое через катарсис очищает и возвышает душу. После игры Третьякова устаешь, но это – хорошая усталость. Поэтому можно понять, как стремились попасть любители музыки в тот декабрьский вечер последней недели старого года в овальный зал Музея послушать камерные сочинения Людвига ван Бетховена в исполнении Виктора Третьякова, Елизаветы Леонской (фортепиано) и Александра Князева (виолончель), где в I отделении игрались две сонаты для скрипки и фортепиано, а во II – трио си бемоль мажор № 7 для фортепиано, скрипки и виолончели.
Каждый раз, слушая игру какого-либо фортепьянного трио, невольно вспоминаешь очень давние уже впечатления от незабываемого исполнительского мастерства самого знаменитого в мире трио – Ойстраха, Оборина и Кнушевицкого, каждый из которых был блестящим солистом, но которые не менее запомнились своей ансамблевой игрой. В этот же вечер, слушая пение скрипки и виолончели в удивительном бетховенском Andante, подумалось, что наши два знаменитых струнника – Третьяков и Князев (последний по праву претендует сейчас на одно из первых среди виолончелистов мира место) — просто созданы для совместной игры, надо только подыскать подходящего им по мастерству, уму, музыкальному темпераменту и стилистической чистоте партнера-пианиста, и лучшего трио в мире не будет. Рискну даже назвать одного из кандидатов на это место, весьма молодого, но многообещающего и своими сольными выступлениями, и игрой в фортепьянном дуэте пианиста. Это – лауреат второй премии последнего Международного конкурса им. Чайковского Вадим Руденко. Создание такого постоянного трио было бы подарком любителям музыки во всем мире и, конечно же, у нас, в России.
Заметки о декабрьских вечерах 1998 года хочется закончить рассказом о впечатлении, произведенном игрой В. Третьякова в сонате № 5 фа мажор, известной под названием «Весенняя». Какой нежный у него Бетховен, и какой сдержанный, целомудренный! Слушая эту музыку, я вспомнила маленькое стихотворение Игоря Северянина, которое, как мне кажется, очень созвучно ей:
Мне удивительный
вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой,
стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла.
Шуршало колесо.
И слезы капали.
И вился русый локон…
И больше ничего
мой сон не содержал…
Но потрясенный им,
взволнованный глубоко,
Весь день я думаю,
встревоженно дрожа,
О странной девушке,
не позабывшей Блока…
На этом, на прихотливых извивах нашей памяти, на странной на первый взгляд связи мыслей о Пушкине, Блоке, Северянине с музыкой Бетховена и нашими талантливыми музыкантами-исполнителями мы и поставим точку.