Газета Завтра 298 (33 1999)
Шрифт:
Значит, суть скандальности Виктора Топорова в нанесении сокрушительных ударов по либералам в либеральной же среде. Но чтобы скандал был крупным и значимым, он всегда должен содержать и истину в себе, по крайней мере, значимую часть истины. Иначе ты станешь не серьезным скандалистом, а весьма легковесным клеветником, которых хватает и в нашей, и в либеральной среде, но на которых мало кто обращает внимание. Ну, издал некто Шумский книгу “Трупные пятна ожидовления”, где причислил к жидовствующим всех известных патриотов — от Белова до Лимонова. Никто и внимания не обратил. Неинтересно, ибо далеко от истины.
А когда Виктор Топоров на собрании питерских
“Я человек нестандартный и прожил, как мне кажется, нестандартную жизнь”. Вот эта нестандартность, независимость, гордое одиночество и определяет линию поведения русского еврея-выкреста Виктора Топорова. Он не хочет подчиняться законам стаи. Печатаясь в “Завтра” и в “Дне литературы”, он использует возможность высказать свое инакомыслие, недозволенное в кругах либеральной жандармерии.
Надолго ли его хватит? Когда-то и Алла Латынина попробовала в “Новом мире” урезонить либеральных жандармов — больше не высовывается. Да и Игоря Золотусского жестко поставили на место после ссоры с либеральными лидерами “Литературной газеты”. Быстро исчез и неуправляемый Ефим Лямпорт. Лишь Виктор Топоров не боится совершать гражданские поступки, напоминая мне еврейского героя Самуэля Коэна из прекрасной книги Милорада Павича “Хазарский словарь”.
Виктор так объясняет сам себя: “Я не исповедовал философию “малого народа”, к которому по происхождению, воспитанию, образованию и роду занятий принадлежу. Я всегда проводил черту между собственными (и своих друзей, своего круга, своей страны) интересами и естественным правом “большого народа” жить по собственному выбору и разумению. Я не бью вне ринга... Не проповедую вне храма. Все, что я пытался и пытаюсь еще сделать в отечественной культуре, лишено какой бы то ни было императивности”.
Сейчас так пробует поступать и русский молодой прозаик Олег Павлов. Может быть, больше таких надо в литературе: и нашей, и вашей? И на самом деле, не принцип ли это любой истинной критики: “Мне смолоду была присуща интеллектуальная независимость, граничащая то ли с бесстрашием, то ли с безумием, и если аргументам неглупого оппонента иногда удавалось на мою точку зрения в той или иной степени повлиять, то так называемое общественное мнение — что в официальной, что в либерально-подпольной его ипостаси — я игнорировал, кажется, с самого начала. В двадцать лет, прочитав “Доктора Живаго” (и боготворя Пастернака-поэта, особенно раннего), громогласно объявил: “Слабая, беспомощная книга!”— и пребываю в этом убеждении до сих пор”. Вот поэтому и заказал именно такому: по-хорошему скандальному, но все-таки изначально своему, из своего круга, (наверное, так же, как Синявскому или Симонову, все прощая),— коммерческую книгу для коммерческой серии своего недавно основанного издательства “Захаров-АСТ” бывший сотрудник “Независимой газеты” Игорь Захаров.
Что важно — сразу дал автору деньги и назначил сроки. Поэтому книга писалась крайне быстро, по-коммерчески. Что-то перепечатывалось, что-то компилировалось из своих же старых сочинений.
Наверное, не меньший, а больший скандал вызвала бы строго отобранная книга лучших статей Топорова из “Дня литературы”, “Независимой газеты”, “Часа пик” и других изданий, в том числе и из полюбившегося ему журнала “Новая Россия”.
Разгром Набокова и Солженицына, Кушнера и Гранина, Старовойтовой и Явлинского — “политической девочки, потерявшей свой пол и поэтому ищущей власти,
Читать ее надо где-то с главы третьей и до последней. Гвоздем книги я считаю абсолютно серьезные принципиальные, и отнюдь не скандально написанные, хотя и станут самыми скандальными (но по-разному), главы об искусстве перевода, где оспариваются многие положения господствующей ремесленнической школы переводчиков, и о русско-еврейском диалоге, ту самую, которую с одобрения Виктора Топорова мы напечатали в двух номерах газеты “Завтра” (в сокращении).
Главы эти наверняка обдумывались заранее и даже выпадают из общего ернического тона книги. В них не видно человека, нанятого писать скандальную книгу. А сплетни о Золотцевых и Азадовских, сайгонские сплетни — лишь фон для серьезнейших рассуждений об искусстве и жизни.
Он — и издателю угодил, обыватель найдет уйму бульварных историй о либеральных звездах и писательской братии наподобие той, как поэт Андрей Чернов, подлизывающийся к академику Лихачеву, сосущий всех маток сразу, нашел скотомогильник и объявил его захоронением декабристов. Но для себя, для собственной гордости, между скандалами он поместил все свои достаточно принципиальные социальные, национальные, политические и литературные размышления интеллектуала конца ХХ века. И эти размышления, как бы он ни стремился предстать перед читателем гордым одиночкой, во многом совпадают с концепцией нашей газеты.
Не случайно некий космонавт-политик, похожий на Юрия Батурина заметил: “Я не понимаю Топорова. Я чувствую, что он наш — по образу мыслей, по стилистике, наконец, по крови. Почему же он не с нами, а с ними? Почему он против нас?” Так же думали над загадкой генерала Рохлина. А загадки нет. Виктор позволил себе стать свободным человеком и выражать свои взгляды. А так как он чувствует себя именно русским евреем, с ударением на первом слове, и думает о России как о родине, а себя мыслит лишь в русской литературе, он ненавистен всем, кто думает иначе.
Владимир БОНДАРЕНКО
РУНЫ
Ланселот Озерный и его соратники — в числе тех, кто пытается вернуть к жизни красоту Русского Слова. Среда, из которой проросли их стихи,— среда борьбы и протеста. Возможно, кому-то из выродков-постмодернистов захочется “закрыть” этих “осьмиголовых гадов с посвистом огневистым”. Пусть попробуют. Наши “драконы” — обратная сторона ваших “реформ”. Как говорил один из современников французской революции: “ты этого хотел, Жорж Данден?”
Л.ОЗЕРНЫЙ
МОЙ ТОПОР
Как Солнце пронзает свинцовые тучи,
Топор мой разрубит чужие мозги.
Надысь потрясал ятаганом мне с кручи?!
Теперь тебе, падла, не видно ни зги!
Пусть черную душу скрывают доспехи,
Разрубят коварство Арийцев Мечи —