Газета Завтра 774 (38 2008)

Газета

Уже готовятся конференции на тему "Всеобщее обучение, лечение, развитие национальных культур и промышленности как форма подавления самобытного искусства и попрание свободы духа, наступление на кустарные промыслы и дедовские традиции ручного труда", где будут обличать оккупантскую Россию, которая вместо того, чтобы огнем и мечом, подобно просвещенным европейцам, окончательно решать национальные вопросы и этнические проблемы, насиловала аборигенов грамотой и прочими нехорошими излишествами.

Эти картинки с выставки демократии — еще не апофеоз гуманизма. Дождёмся, погодите, как Олбрайтонбичи, сидя на горе детских трупов, будут брать живых детей, отрезать им на глазах всего мира головы, потрясать ими и рассуждать о слезинке ребенка, которая уже никогда не польётся из этих глаз. Будут демонстрировать и кадры, когда эта слезинка лилась: русские варвары тыкали в детей иголками, ставя уколы и прививки, а дети плакали! Мировое сообщество сделало всё, чтобы положить этому конец.

И мировые обыватели, пожиратели "Домов" и "Семеек Симпсонов", в черепных коробках которых давно — сериалы и прочие продукты западной цивилизации, будут кричать: "Распни! Распни!"

P.S. Жил-был Ваня. Грубый был, в общечеловеческих ценностях толку не знал. Одним словом, дурачок. Исходя из своих варварских пониманий, взял да трахнул дубиной по башке гражданина, убившего ребенка и желавшего его скушать. Прибежавшую правозащитницу новодворскую, рыдающую над "бесценной человеческой жизнью" детоубийцы, призывавшую к покаянию Ваню, не понимавшего, что такое "презумция", гендерная политика, либерализм и агностицизм, но знавшего, что такое кровь ребенка, тоже трахнул по голове. Пришедших с обвинительными речами на траурный митинг агностика гайдара и гностика чубайса также трахнул по головам, понимая, что такие на его земле ни ему, ни его детям жизни не дадут. Если считают, что убивать, а потом кушать детей — это правоприемлемо и либерально, то для этаких мозгов только дубина и годится. В расколовшейся голове детоубийцы было пусто, а правозащитницы… Одним словом, когда раздался характерный запах того, что было у агностиков вместо мозгов, Ваня понял, почему их называют дерьмократами.

Евгений Головин РАСЦВЕТАЮЩАЯ ХРИЗАНТЕМА

Знаменитый в Европе японский философ Судзуки в "Очерках по дзен-буддизму" определил гейшу как "существо, постигающее поэтическое совершенство тела". Это прекрасное выражение позволяет очистить высокое понятие от разного рода глупостей и двусмысленностей. Попробуем увлечься интеллектуальным японским драйвом. Судзуки, упомянув о невозможности адекватного перевода слова "гейша" на европейские языки, предлагает следующее приближение: "гейша — владелица фонтана в саду".

Великий поэт Башё (17 век) написал о гейше:

Четыре цветка в саду:

Роза, Две гортензии,

красная хризантема

Другой поэт, Иссу, добавил:

Любит утолять жажду из лужи,

Никогда не видит

Фонтана в доме своём.

Поставим себе скромную задачу, попробуем поразмыслить над этими стихотворениями. Японцы отличаются церемонной вежливостью и стараются её сохранить даже в сумасшедшем темпе современной жизни. Зачастую прощание гостя с хозяином длится дольше, нежели самый визит. Если издатель не хочет публиковать какую-либо книгу, он скажет автору приблизительно так: "Глупая типография недостойна вашего шедевра. Мы поищем достойного каллиграфа в Японии, а если понадобится, пошлём курьера в Китай". Если нетерпеливый клиент срывает одежду с гейши, она поднимет брови: "Вы застенчивы, как вулкан, скованный снегом и льдом", — оставляя клиента озадаченно чесать затылок.

Эта одиозная вежливость присутствует в Японии далеко не всегда и не везде. Японцы в основном буддисты и выбирают одно из трёх направлений пути: "дзёдо", "дзэн" или "нитирэн". Сейчас, в тёмный, тяжкий, вещественный период "инь", предпочтителен резкий "дзэн" или "работа с материей". "Нитирэн" незаменим в общественных и политических контактах. Но для каллиграфии, фехтования, медитации, любви характерен "дзёдо".Церемонная вежливость входит в мировоззрение дзёдо, весьма и весьма нам чуждое. Здесь совершенно отсутствует понятие цели и достижения цели, здесь не размышляют, оправдывает ли цель средства или нет. Соответственно нет понятия о линейном, общем для всех, в пользу или впустую потраченном времени. Приглашение к чаю, сакэ или к созерцанию хризантемы чётко определяет "единственное во вселенной" время, где чай, сакэ, хризантема держат посетителей столько, сколько им (этим объектам) необходимо. Допустим: мастер чайного процесса спотыкается, падает, роняет чашку. Приглашённых — трое. Самый сведущий из них обязан в принципе исключить подобный казус; другой, менее опытный, обязан сохранить полную невозмутимость и продолжать беседу, хотя бы мастер и чашка свалились прямо на него; третий, ученик, должен поддержать мастера и поймать чашку возможно спокойней и незаметней. Это вполне напоминает учёбу юной гейши. "Мастер бамбуковой трости", объясняя девице сексуальное воздействие той или иной пастилы или язык цветов, внезапно падает на неё, успевает раздеть и артистично с ней соединяется, вернее, изображает такую сцену. Задачи будущей гейши по степени сложности: изящно увернуться и поймать отброшенную трость; увернуться, поймать трость, взять протянутый подругой букет; пойманной тростью точно нажать одну из "солнечных точек" на теле мастера, дабы вызвать мгновенную эякуляцию.

Обучают в школах гейш по методике дзёдо, учитывая женскую специфику, которая называется "фу дзу". Девочка должна достигнуть уровня "пылающей хризантемы", полагает Чжу Си в "Трактате о пылающих хризантемах" (1804). Здесь трудная для нас деталь: такие выражения, как "задача", "долг", "достижение уровня", ни в коем случае нельзя понимать однозначно. Юноша или девушка, поступая в школу дзен или дзёдо, уже достигли всего необходимого, речь идёт лишь об уточнении и распределении знания. Как писал Чжу Си, "много ростков способно дать единое зёрнышко: учение не приобретает, а выбирает". Нам, целеустремлённым, страдающим в случае бесцельной и бессмысленной жизни, представить подобное очень непросто. В ситуации дзёдо моменты любого занятия качественно и динамически равноценны, а цель занятия, "то, ради чего", растворяется в процессе. Инициатор какого-либо дела способен получить совершенно неожиданный результат. "Думаю над вазой, создаю вазу, — говорит философ Тайсю, — а передо мной будет букет для вазы". Неподвижность порождает круговую активность — приблизительно так можно интерпретировать Тайсю — мраморное изваяние Будды пребывает в центре движения, минерал — его спокойный ученик, растение корнями берёт воду и огонь минерала.Чжу Си в своём трактате о гейшах высказывает сходные соображения. Для него, почитателя икенобо (искусства цветочного дизайна), растение — принцип и образец женского развития: "Извлеки корнями воду из собственной земли и распусти её по венам и артериям".В анонимном сборнике "Надписи на волнах озера Фай" восхваляется человек "недвижного пути" и уподобляется растению, что даёт много бутонов. Рассказывается там следующая притча. Однажды мастер чайной церемонии ненароком обидел самурая и был вызван на поединок. Вечером навестил его мастер фехтования. Мрачный хозяин попросил показать, как держать саблю, дабы совсем не опозориться. Гость, наблюдая процесс приготовления чая, сказал: тебя учить нечему. Вспомни четыре правила дзёдо и спокойно выходи на поединок. Наутро поглядел самурай на боевую стойку противника, поклонился и от поединка отказался.

Мораль сей притчи: кто в совершенстве владеет одним искусством, потенциально владеет всяким другим (Это очень напоминает максиму Николая Кузанского: кто в совершенстве знает одну вещь, знает все остальные). Сложность в том, чтобы среди бесчисленных ремёсел выбрать соответствующее жизненному ритму и эстетической диспозиции. И ещё одно: занятие должно числиться в "списке вечных дел", освящённых традицией. Нельзя, к примеру, с самого начала постигать электронику или вождение автомобиля.

Это полностью относится к девушке, которая хочет стать гейшей, то есть избрать "фу дзу", путь женского развития. Здесь надо заметить следующее: бытует мнение, будто гейшу — танцовщицу и специалистку в эротике — воспитывают чуть не с колыбели. Подобная практика действительно имеет место, но так готовят не гейш, а квалифицированных проституток. Разница приблизительно такая, как между гетерой и простой миньоной. Гейшу воспитывают по религиозно-философской системе, а потому в школу поступают весьма взрослые девушки, уже чувствующие определённое призвание. Мастер (в школе преподают только мужчины) прежде всего оценивает правильность и подлинность выбора, затем предлагает ученице продолжать любимое дело. Стремление к совершенству категорически отклоняется. Девушка, скажем, обожает вышивать. Но если она, боже упаси, к своим цветочкам и кренделёчкам добавит лишний лепесточек и завиточек, её предупреждают: ещё одно украшение — и школу она может более не беспокоить. (Информация взята из вышеупомянутого "Трактата о пылающих хризантемах"). Такое занудство или, точнее, "отсутствие лунного просвета в крепкой крыше", продолжается довольно долго. Затем ученицу просят сменить произвольную вышивку на тематическую. Изо дня в день вышивает она "игру бамбуковой трости и абрикоса". Вдруг мастер неведомо почему выбрасывает вышивальные принадлежности и наступает "время розовеющих губ". Ученица часами сидит у зеркала и фиксированным взглядом пытается интенсифицировать розовость губ. Её удачи и неудачи никого не интересуют, ибо главное процесс, а не цель. В книге Чжу Си перечислены десятки подобных упражнений, одно другого монотонней. Потом мастер объявляет о прекращении уроков, но это вовсе не каникулы. В школу надо по-прежнему приходить и слоняться без дела. Этот период называется "хаосом цветов". Обращаются с девушкой очень мягко и советуют, если уж ей особенно скучно, сосредоточиться на изречениях, наклеенных на стене: гортензия — это хризантема; роза — это хризантема, гортензия — это роза.

Здесь надобно припомнить приведённое в начале текста стихотворение Башё. Чжу Си предлагает "сто интерпретаций". Одна из самых простых: в саду женского тела красная хризантема — губы; две гортензии — груди; роза — сокровенное место "великого расцвета". Трудность такова: это не просто метафоры и символы, но и соответствующие данным женским прелестям растения — необходимо познать обоюдную магическую симпатию. Изречения на стене означают: могущество цветов беспредельно, они блуждают ночью по саду и меняют свои роли. Проще говоря, женщина должна эротизировать всё тело, дабы не ограничиваться обычными средоточиями сексуальной магнетики.