Газета Завтра 807 (71 2009)
Шрифт:
О каком прогрессе в философии можно говорить, если прошло почти двести лет, а 24-я глава из "Критики чистого разума" Канта как была, так и остается загадкой. Если рассуждения того же Канта о схематизме понятий рассудка по-прежнему подобны темному лесу, в котором все мы до сих пор блуждаем. Правда, Хайдеггер попробовал рассеять эту тьму, но и он ничего не смог сделать. Кант - это не Хайдеггер. Проблема состоит в том, что Кант вводит представление о некоем третьем, о том, что позволяет применить категории рассудка к предметам опыта. Но какой силой держится это третье? Почему оно не разваливается на части, не ясно. Ясно лишь одно, что это третье Кант называет трансцендентальной схемой. А также ясно, что без продуктивной способности воображения априори не возможны ни чувства, ни рассудок, но внятного толкования этой способности нет ни у Канта, ни у Хайдеггера. Если я правильно понимаю, то есть только одно существо, которое воображает, и это существо называется человеком.
Я
И, тем не менее, что же все-таки произошло в философии за последние пятьдесят лет? На мой взгляд, в ней произошло три события.
Одно из них связано с осмыслением феномена слепоглухонемых людей. У них не было ни зрения, ни слуха, они не умели говорить, но в них было что-то дремотное, что позволило им стать людьми. У обезьяны есть и зрение, и слух, и язык, но она никогда не сможет стать человеком, ибо она всегда будет ускользать от депривации, которая накладывает запрет на контакт с вещами.
Благодаря Ильенкову и Мещерякову стало понятно, что человек может видеть глазами другого человека. Что отсюда следует? Мне кажется, что в философии лучше стали понимать одну простую истину, а именно: сознание не помещается в пределах мозга человека, оно рассредоточено на некое множество людей и может приходить и уходить из любой точки этого множества. Мозг приспосабливается к существованию сознания, а не наоборот.
Другим событием в философии стало открытие феномена аутизма. Я имею в виду не аутизм медицинский, не аутизм психически больных людей, а аутизм как стратегическую линию в поведении человека, которая описана Никольской, Бородаем и Поршневым. Аутист и видит, и слышит, и может говорить, но отказывается от зрения, слуха, речи, чтобы пребывать в состоянии завороженного покоя.
Вопрошание о бытии человека в горизонте аутизма открывает неожиданные вещи: оказывается, что человек - это не биологическое существо и не социальное, а грезящее, то есть нечто третье. Но человек не только асоциальное существо, но еще и существо безъязыкое, причем сознание и язык не связаны друг с другом. Если сознание является первичным галлюцинаторным самоограничением человека, то язык - это уздечка на эмоцию, условие, чтобы асоциальные существа могли жить вместе. На мой взгляд, человек вообще появился совсем недавно, примерно пятьдесят тысяч лет тому назад, а язык еще раньше, хотя тезис этот, конечно, спорный. Я хочу обратить внимание на мизологию, которая является одной из проекций аутизма. Мизология - это термин Канта, он обозначает нелюбовь людей к разуму, к сознанию. За что люди не любят сознание, почему они бегут от мышления? Потому что оно лишает нас радостей жизни и отбирает надежду на счастье. Что нужно для счастья? Для счастья нужен интеллект, то, что не связанно с сознанием. Интеллект есть у всех. Мир - это, как говорил Шеллинг, есть застывший интеллект. Интеллект нужен Каспарову, когда он играет в шахматы с компьютером, интеллект нужен математику. Интеллект нужен обезьяне, когда она пытается сорвать банан, но ни в одном из этих случаев не нужно сознание. Почему? Потому что сознание - это способ причинить себе страдание, нанести себе ущерб, это тот клюв, которым разбивается скорлупа аутизма человека.
Что же есть в сознание такого, за что мы его не любим? В нем есть хаос грез и галлюцинаций, которые, в свою очередь, составляют предпочву любых априорных синтезов.
Третье событие - это крах идеи знаков и освобождение идеи символов. То есть умение современной философии отличать знак и символ. Вообще-то, символ погубил Гегель, который приравнял его к недоделанному понятию, но вот знак похоронили французы. Как только французские философы престали отличать означающее от означаемого, они фактически отказали знаку в праве на существование, и знаковая сторона культуры, как шагреневая кожа, стала сокращаться, оставляя место для симуляции и символов. Символ - это, как когда-то заметил Флоренский, есть тожество символа и символизируемого. Без этого тождества, без встречи означающего с означаемым мы, как я думаю, обречены на существование в симулятивных пустотах культуры. Письмена души человека записаны не знаками, а символами.
Человек - это не симулякр. Это мыслящее, но не разумное существо. В современном же мире очень много разумных существ, но не мыслящих. Ум человека предстает не как инстинкт, не как счетная машина, а как объективированное страдание, как опредмеченная эмоция. Вот это последнее обсто- ятельство, как я думаю, стало отчетливее пониматься философией в последние годы.
Наталья Ростова «И НЕ ИСКАТЬ СЛЕДА…»
Кинофильм "Яр", созданный по одноименной повести Сергея Есенина, как может показаться вначале, рассказывает о России и русской жизни. Два часа мы видим на экране русские поля и леса, русскую хмарь и истертые натруженные лица крестьян. Перед нами предстают весь ужас и безысходность русской жизни. Кругом - воры, убийцы, пьяницы, душегубы, несчастные, никем не любимые и никого не любящие люди, помещики, притесняющие крестьян, и крестьяне, убивающие помещиков. Главного героя Константина Карева женят на работящей, но нелюбимой девке Анне. Карев, не желая спорить с волей родителей, повинуется, но живёт в браке скверно - сам блудит и жену толкает на блуд. Поворотным моментом фильма является решение героя уйти из дома, навсегда, "делать жисть", а чтобы его не искали и не ждали, исчезает и присылает домой письмо от незнакомого лица с вестью о том, что он утонул. Карев своим поступком губит своих близких, вызывая цепь смертей, но ничто не останавливает его на этом пути. Фильм заканчивается сценой в поле, по которому в повозке продолжает свой путь неизвестно куда главный герой.
Кажется, увиденное должно нас взволновать, наше сердце должно сжаться и нестерпимо заныть, а к горлу подступить горькие пушкинские слова: "Боже, как грустна наша Россия!" Однако этого не происходит. Фильм оставляет зрителя безучастным. И дело - не в каких-то его профессиональных несовершенствах.
Ошибка и неудача режиссера М. Разбежкиной, на мой взгляд, заключается в том, что она представила в своей ленте очень плоскую и предвзятую проекцию русской жизни - жизни, которая была показана Есениным во всей полноте. В фильме изображена вся тьма, все страхи, беды и бессмыслица народной жизни, однако в нём ничего не сказано о том свете, которым жил и дышал наш народ. А этот свет, эта опора есть Бог и земля. Земля делала жизнь народа осмысленной и органичной, лёгкой в её, казалось, непосильном бремени. Она задавала ритмы и обнаруживала понятия о правде и несправедливости. Работаешь, рано встаёшь, не пьёшь, не расточаешь, имеешь большую семью - становишься зажиточным, богатым. И это богатство всем понятное, объяснимое. Ходишь в город, зарабатываешь лёгкие деньги, пьёшь - и хозяйство у тебя становится скудным, убогим. Эти бедность и скудость тоже понятны. А православие, которое русский народ впитал в себя необъяснимым образом, позволяло русскому мужику и русской бабе не потерять образ и подобие Божие. Бог давал надежду, отраду, силу в беспросветной трудовой жизни. Весь русский быт был пронизан светом церковным: без церкви, без молитвы и иконы не совершалось ни посева, ни жатвы, ни путешествия, ни свадьбы, ни рождения, ни смерти.
В повести Есенина эта сторона, говорящая о сплачивающей и дарующей смыслы силе земли и о Божьем свете, обнаруживает себя постоянно. Так, оставленные главным героем родители посвящают свою жизнь Богу и находят в этом отраду. В фильме об этом не сказано ни слова. Мать отправляется в странничество по православным монастырям; уходя из дома, она вдруг "с спокойной радостью взглядывает в небо и, шамкая, шепчет: "Мати Дево, все принимаю на стези моей, пошли мне с благодатной верой покров твой". Отец героя уходит в монастырь и там преуспевает в покаянии. Мельник Афонюшка, о котором в фильме сказано лишь, что он лишился единственного любимого друга, мальчика Кузьки, у Есенина решается построить церковь, приглядывает место для неё, копит деньги и доходит до странного, почти святого скряжничества: голодает, ест мёрзлую клюкву вперемежку со мхом, а деньги на церковь откладывает…
Режиссер же весь свет убрал, исказил Есенина и предоставил нам любоваться мраком и бессмыслицей. Разбежкина публично объявила, что смысл фильма и хождений главного героя заключается в том, что он пытается порвать с народными ценностями, с традицией и найти себя вне связи с корнями. При этом М. Разбежкина считает, что и сам Есенин переживал нечто подобное - пытался выйти из народа и утвердиться в городе, среди европейских ценностей.
Конечно, это не так. Есенин - душа России, он сумел сказать о нашей Родине то, что мы каким-то таинственным образом знаем о ней и по сей день. И нелепо говорить о его "европейских" порывах, как нелепо говорить о том же в отношении героя повести. Разбежкина явно поддерживает уход Карева из родительского дома и родной деревни, уход от мрака и грязи в светлую жизнь (видимо, городскую и европейскую) на белой лошади, как это рисуется нам в последнем кадре фильма. Герой предстает положительным, ибо он - единственный, кто бежит от "свинцовой мерзости деревенской жизни". Режиссёр, предав забвению и никак не осмыслив былой свет нашей жизни, уповает на некое стерильное "европей- ское", "западное" будущее, которое должно избавить нас от "нашей грязи".
Но в том-то и дело, что уход героя из деревни означал у Есенина и его уход от осмысленности, органичности и света жизни, а, следовательно, - погибель. Финалом есенинской повести становится убийство героя, несчастья которого являются следствием его желания всё покинуть и сбежать куда-то прочь. Нам нужно подумать о том, что мы потеряли за последние сто лет, почему все мы - Каревы в есенинском смысле слова.
Евгений Нефёдов ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ
Вспомним, товарищи, Май, что по целому свету - Праздником гордым когда-то прошёл величаво… Всем, кто в боях и в трудах добывал нам Победу - вечная слава. Живым и погибшим. Вечная слава!