Шрифт:
* * *
Новогодние каникулы закончились в этот раз хуже всего. Вернее, не то чтобы все помирали с похмелья, как никогда, и не хотели идти на работу. Просто в эти тяжелые времена финансового кризиса окончания праздников ждали с нервным напряжением все, у кого были денежные сбережения. Начиная от мелких коммерсантов и кончая олигархами. Причем большинство последних и пострадали крупнее всех. Если мелкий ларечник, разменявший свои пять-шесть тысяч накопленных долларов на рубли летом, когда вера в доллары у людей уже пропала, потерял лишь несколько десятков тысяч рублей, то активы олигархов потеряли порой до миллионов долларов. Но еще вопрос, кто больше переживал за свои накопления, потому что для ларечника эти десятки тысяч рублей значат
Петр Васильев тоже причислял себя к среднему классу. Хоть он и не был предпринимателем, но его работа менеджером в крупной компании и очень высокая зарплата позволяли ему и жить, не особо отказывая себе в удовольствиях, и еще откладывать деньги. Он ни на что не копил. Это была обычная привычка, имеющаяся почти у всех, у кого есть для этого возможность. То есть он и большинство людей просто копили. Ни на что, просто так. Чтобы были. И вот эти «чтобы были», таявшие с каждым днем до нового года, и не давали Петру покоя. Как, впрочем, и остальным. И собираясь утром на работу, он, как всегда, нервно ожидал обеда, когда ведущие деловых новостей объявят о том, сколько он сегодня потеряет. А в том, что он потеряет, он почти не сомневался. Кризис еще не закончился, и все это прекрасно понимали. У Пети была лишь надежда, что падение рубля, в которых он хранил с лета свои сбережения, хотя бы остановится. Потому что деньги, которые он расходовал на свою неработающую жену Юлю, вся ее косметика, салоны и массажи не шли ни в какое сравнение с теми суммами, которые он терял на разнице курсов валют. Он даже завидовал своему брату Феде, который работал токарем на заводе и, не имея никаких накоплений, вообще не переживал по этому поводу. Цены в магазинах на те продукты и вещи, которые он покупал, изменились настолько незаметно, что, привыкнув за много лет к стабильной инфляции, кризис для обычных людей проходил незаметно. И единственным поводом для переживаний Феди была его жена Катя, которая уже не раз уходила к одному бизнесмену. Вот и сейчас он сидел дома у Пети, куда опять пришел излить свою душу по поводу очередного ухода жены, и плакался на диване Юле, поскольку Петя уже был на работе.
— Блин, ну где же? А, вот… — говорила Юля самой себе, ища в телевизионной тумбе аптечку.
Она поставила ее на журнальный столик и стала искать в ней бутылек успокоительного. По работающему телевизору позади Юли шли новости, и диктор громко говорил о том, что газ в Европу до сих пор не поступает из-за затяжек Украины с подписанием договора и что в холодных странах складывается критическая ситуация. Юля не обращала на это внимания, поскольку эта ситуация с газом из-за украинской стороны была уже привычной в новогодние дни. И даже если в этом году это и происходило несколько жестче, чем раньше, неожиданным и необычным это уже давно не было. Юля открыла бутылек с «Новопасситом» и, накапав в ложечку несколько капель, подсела к сидящему на диване всхлипывающему Феде.
— На, выпей… Успокойся… — утешала она его. — Ни одна баба не стоит твоих слез… Сколько можно уже…
Федя взял ложечку подрагивающей рукой и, выпив лекарство, начал вытирать слезы. Как-то тоскливо посмотрев на новогоднюю елку, он спросил как будто у самого себя.
— Так а че я теперь делать буду? Я ж люблю ее, падлу… Все для нее, все, что зарабатывал… А теперь что?
— Ну ниче… — продолжала утешать Юля, складывая лекарство обратно в аптечку и убирая его. — Наживешь еще себе, заработаешь… Не стоит она тебя, я сколько раз тебе говорила…
Юля говорила это так равнодушно, что было понятно даже Феде, который был явно не в себе. Он посмотрел на нее и опять захныкал.
— Да люблю я ее… Понимаешь? Люблю… Как я теперь жить буду?
Юля опять подсела к нему и попыталась еще раз, прибавив в голос хоть подобие сочувствия, поскольку он был ей так же безразличен, как и бомжи с улицы.
— Ну успокойся, Федя… — сказала она, даже поглаживая его по плечу. — Найдем мы тебе другую, еще лучше…
Почувствовал ли Федя опять нотки фальши в ее голосе, или ему просто было так больно, но он нервно скинул с плеча ее руку и, как вредный ребенок, проплакал:
— Не хочу другую… Я ее люблю… И все… Никого не хочу больше…
В этот раз Юля уже не выдержала. Если бы не то обстоятельство, что Федя является родным братом ее мужа и чувствует себя здесь как дома, то она уже давно вышвырнула бы его на улицу. Но так как она не имела на это права, то только вскочила и, разозлившись, заходила взад-вперед по комнате.
— Ну, я не знаю тогда… — жестикулируя руками, нервно заговорила она. — И что теперь? Опять неделю ни есть, ни спать не будешь? Опять в скелет превращаться будешь? Ты бы лучше думал, как деньги зарабатывать нормальные, чтобы не бегали от тебя девки к коммерсантам…
То обстоятельство, что Федя будет опять худеть на этой почве, ее мало волновало. Больше беспокоило то, что переживать эти трудные дни в одиночестве Федя не мог и всегда приходил к ним. А поскольку Юля не работала и в свободные от салонов и соляриев дни была свободна, то Петя всегда просил ее присматривать за братом, чтобы он не натворил глупостей. Федя промолчал, проглотив ее слова. Он продолжал сидеть на диване и всхлипывать. Юля быстро прошлась по комнате, думая, что же ей с ним делать. Федя поднял мокрые от слез глаза и с надеждой посмотрел на нее.
— Может, она опять вернется, Юль? — плаксивым голосом спросил он.
Юля брезгливо посмотрела на него, как на противную гусеницу, но все же спросила:
— Сколько дней ее нет?
— Два… — тоскливо ответил Федя. — Вчера ушла…
— И что? Если вернется, опять простишь ее, что ли, после всех ее любовников? — с издевкой в голосе спросила она. — Тебе что, нравится, как она сознается во всем?! Еще и наглости хватает рассказывать тебе потом об этом! А ты?! Ты мужик, в конце концов, или тряпка?
Она вернулась к столику возле дивана и уперла руки в бока. Не имея возможности избавиться от него, она решила хотя бы поиздеваться над порядком надоевшим родственником, практически принудительно навязанным на ее голову.
— Каких любовников? — слабо защищаясь, ответил Федя. — Один он у нее только… Хмырь этот лощеный… Директор, мать его, херов… Он меня сам боится, с охраной ездит…
— Да кому ты нужен? — издевательски усмехнулась Юля и опять заходила по комнате. — Бояться тебя… Охрана ему по статусу положена… Вот когда ты так раскрутишься, так от тебя ни одна баба не уйдет…
Она опять остановилась возле стола и, уперев руки в бока, язвительно посмотрела на него сверху вниз.
— Так, а что, если любовников не много, а один, так это не в счет? — вновь с издевкой спросила она. — Не изменяла, можно сказать?
Федя опустил голову еще ниже и опять стал всхлипывать, закрыв глаза рукой. Брезгливо смотря на него, Юля вдруг пришла к определенному умозаключению и решительно заговорила, вновь заходив по комнате:
— Так, щас Петька придет на обед скоро, с ним поговорим… Он что-нибудь придумает. А нет, так пускай сам с тобой теперь нянчится. В конце концов ты его брат, а не мой… Да не хнычь, говорю… Петька что-нибудь придумает, как из тебя мужика сделать нормального, чтоб невесты твои от тебя не бегали…