Где не светят звезды

Кандалинцева Дарья

«А как полагается себя вести?»

«Ну… ай!» – Никк едва не вскрикнул вслух, когда его собственную руку свел спазм. Кулек выпал, орехи покатились по тротуару.

«А ты слишком старательно притворяешься, что слышать мысли друг друга на расстоянии нормально, Никк».

«Нормальнее, чем распоряжаться моими руками как своими собственными!»

«Извини, не удержалась», – хоть он и не видел Аниного лица, точно знал, ее губы растянула ухмылка. Она была благодарна, что Никк сейчас рядом.

И он не мог

сердиться. Это противоречивое, ни с чем не сравнимое чувство: видеть, чувствовать, понимать все глазами другого человека. Словно находишься в двух телах одновременно, проживаешь две жизни сразу. Являешься собой, но в то же время и чем-то большим, чем крошечный, одинокий осколок жизни.

«Не усложняй, – фыркнула бы сейчас Даф, – это просто любовь».

Никк улыбнулся, следя, как землянка пересчитывает газеты.

«Что не так?» – почувствовав это, спросила Аня.

«Ничего. Все именно так, как должно быть».

Аня тоже теперь выглядела иначе: футболку с джинсами сменили алая юбка и черная водолазка, с которой ее волосы, отросшие уже до лопаток, сливались, как заколдованный шелк. Она уже не та растерянная, испуганная землянка – она уверенная в себе, знающая, куда идет, покорительница миров. Воительница.

– Волшебница, – прошептал Никк. Еще бы знал он, как этой волшебнице помочь…

Остановившись у пешеходного перехода, Аня начала раздавать газеты прохожим. Даитьянина кольнула ее тревога.

«Смотри внимательно», – напомнила Аня. Ее глаза бегали по людям, ища одного, сердце билось чуть быстрее обычного.

«Я всегда внимателен».

Новый укол тревоги.

Из-за поворота к светофору шагал Александр. Ровно в десять пятнадцать, как и всегда. В одной руке потрепанный кожаный портфель, в другой кофе, который отец Ани поспешно заглатывает на ходу.

Анино волнение достигло пика и оглушило Никка, как ледяная лавина. Он даже забыл об осеннем зное. Подойдя к светофору, Александр увидел Аню и улыбнулся ей, но в этой улыбке было не больше любви, чем к продавцу, у которого нашлась сдача с крупной купюры.

– О, здравствуй, Анюта! – отец взял газету из ее рук. – Спасибо, с тобой можно часы сверять.

«Кто бы говорил», – мысленно проворчал Никк.

– Опаздываете? – спросила Аня, с надеждой ища в отцовских глазах толику родительского тепла.

Ничего.

– Да, засиделся вчера допоздна… Готовился к лекции и, получается, зря. Если не приду вовремя, студенты разбредутся и рассказывать будет некому.

– Можете рассказать мне.

– Вряд ли ты любишь мифологию.

– Обожаю!

– Правда? – Александр покосился на все еще красный светофор. – Что ж, если вкратце, легенда о лабиринте минотавра…

Никк не стал слушать, отгородился от разума Ани насколько мог далеко. Он знал, как тяжело ей дается смотреть в эти не узнающие собственную дочь глаза. Ане сложно улыбаться, еще сложнее находить предлоги, чтобы заговорить с отцом, а ее надежда однажды снова услышать «привет, дочка» угасает день за днем.

Даже сейчас, за ее лучезарной улыбкой, отчаяние угрожает заблестеть слезами на глазах.

Каждый раз Аня рыдает по ночам в подушку после их безрезультатных вылазок на Землю. Вот почему Никк ненавидел эти походы – потому что ничего не мог сделать, черт побери! Даитьяне стерли Аниному отцу память, и Никк не мог это исправить, хотя это должна быть его обязанность перед землянкой. Он ненавидел себя за то, что не может помочь, не может даже забрать Анину душевную боль себе…

– Хорошего дня! – донес ветер. Светофор подмигнул зеленым, и Александр поспешил к остановке.

«Никк? – позвала Аня. Это прозвучало, как далекое эхо, пока он собирал каштаны, усиленно стараясь не перетягивать на себя ее чувства. – Никк!»

Поднял глаза, и не-своя печаль хлынула ему в душу. Аня кивнула на удаляющуюся фигуру отца.

«Да… Иду.»

* * *

Одиночество с новой силой засвербело в груди, когда Аня проводила Никка взглядом до остановки, а затем мысленно проследила, как автобус везет их с отцом еще два квартала. Она понимала, что Никку осточертели их визиты на Землю, он хочет помочь ей вернуть семью, считает, что должен – обязан! – сделать все правильно, только не знает как.

Аня тоже не знала.

Она даже не могла точно ответить, почему настаивает на этих визитах. Как будто дома ее кто-то ждет… Чушь. У Александра больше нет дочери, единственная девушка по имени Аня, которую он знает, – милая разносчица газет, что желает ему хорошего дня каждый понедельник на перекрестке.

Швырнув оставшиеся газеты в урну, она зашагала прочь.

«Я теперь сирота», – порыв ветра обжег щеки, и Аня поняла, что в этом виноваты невысохшие слезы. Две тонкие полоски, оставляющие соленый привкус на губах. Как последняя неудачница, она шла по улице одна и рыдала.

Но не только отец беспокоил ее. Пока Аня была «в плену» у фоморов, прошел целый год. За несколько дней на Да’Арии пролетел год на Земле! Кажется, Никка время не очень-то волновало (разве что вероятность упустить что-нибудь интересное), конечно, его семнадцатилетнему лицу ведь почти полвека…

«А что будет со мной через десять, двадцать, сорок лет? – соли на губах Ани стало еще больше. – Никк не особо изменится, а я? Состарюсь и… умру? А Никк не изменится».

За спиной кто-то восторженно воскликнул. Наспех стерев рукавом слезы, Аня обернулась и увидела маленькую девочку за окном кондитерской. Ребенок дергал за рукав маму и радостно тыкал на прилавок, уставленный разноцветными пончиками и тортами.