Где нет зимы
Шрифт:
— А меня тут опять подержат-подержат и домой отправят. Мамка там, ну, где тетки из опеки сидят, полы моет. Уборщица у меня мамка, поняла? Тут у некоторых родители вообще непонятно кто, только пьют да колются, а у меня мамка… иногда ничего бывает, поняла? Она поплачет-поплачет, меня ей и вернут снова. Они, конечно, грозятся, что прав лишат, а меня тогда в детдом, но это просто так, это они путают. А сейчас меня на вокзале поймали, в электричке. Я покататься хотела, а тут контролеры. Кричат: «Чей ребенок, чей ребенок?» Ну и замели меня. А у меня, прикинь, температура. Ну вот,
Юшка вздыхает.
— Хотя ты ничего девчонка. Только чего ты такая черная-то? Может, тоже цыганка? Нет? Не цыганка? А кто тогда? Нет, точно, нерусская ты какая-то. У тебя мамка где?
В общем, с Юшкой было нормально. Она все время болтала, а я кивала и помалкивала.
И так прошло несколько дней.
Каждое утро я просыпалась и думала: «Наверное, сегодня. Наверное, сегодня мама найдется, и мы пойдем домой».
А Юшка говорила, что не хочет домой, а хочет просто на волю.
Тут скучно. Ну, показывают нам мультики, а в основном мы слоняемся без дела. Смотрим в окно. Окно нашей комнаты выходит в сад, не на что смотреть. Зато и коридоре, в холле, где стоит телевизор, окно выходит на улицу.
Этот приют «Светлый дом», где мы временно живем с Пашей, окружен забором. Забор высокий, кирпичный, на воротах проходная, там охранник сидит все время. Вот окна в коридоре как раз и выходят на будку этого охранника. А за забором видно улицу, там ездят машины, на углу овощной киоск и остановка троллейбуса. Тоже не очень-то интересно, но все-таки…
Паша пошел в библиотеку, библиотека здесь маленькая, но, может, Паша себе что и раскопает почитать — ему без книжек совсем плохо.
А мы лежим животами на подоконнике па третьем этаже и смотрим вниз. Юшка еще туда плюет — хочет попасть в кусок кирпича под окном, а я просто так лежу и смотрю.
У ворот остановилась машина. Из нее вылезли тетка с большой сумкой и милиционер.
— Во! — обрадовалась Юшка. — Смотри, мент! Интересненько! Пошли разведаем, зачем эти приехали? Может, кого переведут от нас, а может, меня домой отправят… Хотя вряд ли: тетка незнакомая. Если бы за мной, то из нашей опеки бы пришла, Катерина Сергеевна.
А может, наша мама нашлась, подумала я. Но если нашлась, почему сама не приехала? Наверное, ей некогда, она нас дома ждет.
Мы с Юшкой спрятались за шкафом у кабинета директора. И видели, как эти двое вошли к директору, а потом секретарша директорская куда-то побежала и вернулась с Пашей.
А меня почему-то искать не стали… Если бы нашлась мама — наверное, нас бы обоих позвали… Паша рассказал мне про то, как он рис украл. Вдруг этот милиционер пришел его арестовать? Вдруг они узнали?
Я решила подобраться поближе и подслушать. Знаю, что подслушивать нехорошо, но это же мой брат. Вдруг его надо защитить от мента? Если они будут обвинять Пашу, я ворвусь и скажу: «Не троньте моего брата!»
И я все слышала, что они говорили Паше.
Я все слышала.
Сначала про то, что он уже взрослый, чтоб он мужался, потому что у них плохие новости, и я никак не понимала, что такое они говорят, я слушала, слушала, все слова были понятными, но они рассыпались, как стеклянные кубики, они катились, звенели, раскалывались на тысячи острых, кусочков и блестели так, что слепило глаза и нестерпимо болела голова, и мне казалось, что эти стеклянные кубики и осколки кружатся, кружатся у меня перед глазами, и я куда-то лечу и пытаюсь уцепиться из последних сил за край, но пальцы соскальзывают, и я бегу, бегу по песчаной дороге и в это же время вижу себя со стороны…
…Песок под ногами у Гуль был белый-белый, как сахар. Дорога вилась через поля, солнце слепило глаза, макушку пекло, и когда с холма неожиданно открылся вид на далекие равнины и петляющую у подножия речку, Гуль побежала к воде со всех ног. У воды сидел верблюд.
— Стой, — сказал ей верблюд. — В нашей стране давным-давно нет людей. Откуда ты., девочка?
— Я пришла по дороге. А куда делись все люди?
— Долгая история. Однажды утром наша королева пошла по своим делам.
— А какие у королевы дела?
— Не перебивай, девочка. Ну, пошла она по делам — в магазин, например, или к друзьям на вечеринку.
— Утром, на вечеринку?
— Не перебивай, — сквозь зубы сказал верблюд. — В общем, она вовремя не вернулась. Мы ей звонили-звонили, а ее телефон всегда был вне зоны действия сети.
И верблюд грустно кивнул на берег. Сколько хватало взгляда, весь берег был покрыт разложенными для просушки сетями.
— Да, да, много раз мы закидывали в море невод. То есть и в море, и в реку, и во все озера, сколько у нас есть, и даже в лужи, бочки с дождевой водой, чайники, стаканы с чаем…
— И приходил невод с одною тиной?
— Не только с тиной.
Верблюд достал из кармана длинный пергамент:
— Ботинок…эээ… ботинков… ботинок… ну ладно, неважно. Ботинков на левую ногу — сто восемьдесят четыре тысячи штук, на правую ногу— пятьсот восемнадцать штук…
— А почему такая разница?
— Не перебивай, девочка! Это загадка природы, ждущая своего исследователя… Вилок алюминиевых неполнозубых — триста девять тысяч. Бутылок с джиннами, корабликами, записками — всего двадцать четыре…
Верблюд добубнил длинный список до конца, свернул его и сказал радостно:
— А телефон королевы в наши сети так и не попался. Ура!
— Почему «ура»? — спросила Гуль.