Где рождаются циклоны

Шадурн Луи

Они ждут удобного случая во время работ, и когда надзиратель отойдет или повернется, скрываются в за­рослях.

Но этого еще мало, нужно, не имея ли компаса, ни запаса провизии, добраться до ручья. Идти же по тро­пинкам, которые к тому же попадаются очень редко, бывает крайне опасно. Как только побег обнаружи­вается, сейчас же организуется погоня. Человеку, за которым охотятся другие люди, приходится бороться с джунглями. Нужно пробираться под лианами, через переплетшиеся невероятным образом ветви, с окрова­вленными ногами,

и коленями; ползти в удушливой тени джунглей полных миазмов, где не чувствуется ни малейшего дуновения ветерка. Хищные звери, змеи, насекомые и голод, а если заблудишься, то и жажда, грозят неминуемой гибелью.

Раз как-то, партия беглых отдалась в руки по­сланного для поимки их отряда. Они пробыли в заро­слях пятнадцать дней. Не хватало троих.

— „Умерли!" — объявили их товарищи. Но когда их поприжали, они признались, что, дойдя до последней степени изнурения и умирая с голода, они убили трех, наиболее слабых, чтобы их съесть.

Не мало костей белеется под лианами и покачи­вающимися орхидеями.

Если им удастся добраться до лодки, это уже лишний шанс для спасения. Но нужно пробираться скрытно, плыть под деревьями, рискуя, что в лодку упадет змея или гнездо мух-тигров. На быстринах лодка разбивается, как скорлупа ореха. Кайманы следят за лодкой и только ждут того момента, когда вследствие какого-нибудь неудачного поворота челнок перевернется.

Сколько таких беглецов уже поглотила река? Про это знают только ее желтые и теплые воды.

Запас провизии быстро приходит к концу. Несчаст­ные люди, умирающие от лихорадки и усталости доби­раются, наконец, до моря.

Об его усыпанные камнями берега яростно бьются волны прибоя.

Как бороться с океаном кучке истощенных людей, у которых только одна маленькая лодка.

Однако, иногда отчаяние бывает сильнее волн океана. Я вспоминаю маленького нервного человека, который бегал по набережной Парамарибо, около при­чаленного пакетбота. Он говорил по-французски, рас­спрашивал находившихся на пароходе людей и в свою очередь сообщал им новости об X.... и У... С ним шу­тили. Это был старый знакомый, бывший каторжник, поселившийся у голландцев, где он зарабатывал себе кусок хлеба. Он пробыл на каторге лишь несколько часов, совершив побег в тот самый день, когда был высажен на берег. Но он весьма благоразумно остере­гался подниматься на палубу.

Чтобы бежать, нужны сообщники. Некий освобо­жденный один из тех, которые обязаны, по отбытии наказания, оставаться жить в колонии, не ближе пят­надцати километров от населенного места, сделался антрепренером по части побегов. За сто франков он доставлял лодку и провизию, усаживал в нее беглеца и по выходе в море убивал его. Такую операцию ему удалось проделать несколько раз. Он забирал деньги. Лодка и провизия годились для следующего раза, а кроме того у жертвы иногда было с собой немного зо­лота. Но антрепренер зарвался. Он раз усадил в лодку двух каторжников, убил одного, но другой увернулся,

бросился в воду и достиг берега, после чего донес на убийцу, который и был казнен.

Житель колонии.

Годен высокий мужчина, худой, костлявый, с жел­тым лицом и впалыми щеками; на крючковатом носу следы от пенена; небольшая лысина; глаза светло-го­лубые. Родился здесь, но учился во Франции; затем, когда ему исполнилось двадцать один год, вернулся под тропики. Отправился отыскивать золото и зарабо­тал очень скоро порядочную сумму, но еще скорей истратил ее в Париже, куда ездил на короткое время. Тогда он опять отправился добывать золото.

По правде, сказать, ему наплевать на деньги. Он любит лес.

Ежемесячно, не менее недели, Годэн бывает болен лихорадкой. Вот он, желтый, как лимон, лежит, согнув­шись, под пологом от москитов, в пижаме, с потухшей папиросой во рту.

Его желудок совершенно испорчен консервами и солониной. Он ничего не ест, пьет только молоко, но не мо­жет отказаться от стакана пунша утром и вечером.

„Когда я был в лесу.." - говорит он. Лес для него это бесконечное пространство джунглей и болот, пере­сеченное реками, которое тянется от моря до таин­ственной страны Тумук-Гумак, где живут индейцы с длинными ушами. Годэн жил в лесу. Всегда молчали­вый, он оживляется, когда говорит о нем. Оттуда он вернулся с испорченным желудком, с отравленной ли­хорадкой кровью и совершенно надорванным орга­низмом. Его голос немного дрожит, едва заметно, когда он вспоминает длинные переходы, с саблей для рубки, сквозь гущу лиан и бамбуков.

— Раз как то, — говорит он, — у меня сделался сильнейший приступ лихорадки. „Я ничего не видел перед собой. В глазах мелькали искры, в ушах звенело и я едва стоял на ногах. А между тем надо было идти вперед, идти во что бы то ни стало, или подохнуть на месте. У меня еще оставалась одна ам­пула хинина. Я прислонился к дереву, полуослепленный, с пылающей головой. Я должен был употребить громадное усилие, чтобы раскрыть мешок. Я наполнил шприц. Игла совершенна заржавела. Но другой у меня не было. Я захватил двумя пальцами кожу на животе и с силой вонзил иглу, которая вошла с трудом. Но лихорадка была так сильна, что я не почувствовал боли. Таким образом, я впрыснул себе всю ампулу и был спасен. Но когда я дошел до места назначения, на животе у меня был громадный нарыв.

Получив поручение обозначить в лесу границы, он отправился с отрядом каторжников, без всякой охраны. Перед уходом он отдал свое ружье, патроны и деньги двум каторжникам — вожакам всей партии, и ночью, среди безмолвия пустыни, спокойно спал между ними.

В этом теле, точно лишенном костей, скрыта огромная сила, подвергшаяся не одному испытанию и бьется сердце, которое до сих пор не зачерствело.

Годэн остался молодым. Когда он с силою пожи­мает вам руку, то чувствуешь, что имеешь дело с честным и откровенным человеком. Какой это должен быть хороший товарищ во время пути.