Где властвует любовь

Куин Джулия

Пенелопа не знала, что было мучительнее – плохое исполнение или сознание того, что Колин сидит у нее за спиной. Затылок у нее покалывало, она ерзала на месте, непрерывно теребя пальцами темно-синий бархат юбки.

Когда квартет закончил наконец выступление и раздались вежливые аплодисменты, три девушки присели, сияя улыбками, а четвертая, виолончелистка, выглядела так, словно ей хочется забиться в ближайшую щель.

Пенелопа вздохнула. По крайней мере, ее за все годы, проведенные в свете, никогда не заставляли демонстрировать

себя публично, как этих девушек. Ей всегда позволяли держаться в тени, тихо перемещаясь по периметру бальных залов, наблюдая, как другие девушки кружатся в танце. О, мать таскала ее за собой, пытаясь навязать то одному, то другому подходящему холостяку, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что приходилось выносить девицам Смайт-Смит.

Впрочем, справедливости ради следовало отметить, что трое из них пребывали в блаженном неведении относительно своих музыкальных способностей. Пенелопа улыбнулась и присоединилась к аплодисментам. Что ж, она не собирается выводить их из этого заблуждения.

И если теория леди Данбери верна, леди Уистлдаун не напишет ни слова о сегодняшнем концерте.

Аплодисменты вскоре затихли, и гости смешались с толпой, вежливо беседуя со знакомыми и поглядывая на скудно сервированный стол для закусок в задней части комнаты.

– Лимонад, – пробормотала Пенелопа себе под нос. Здесь чудовищно жарко – о чем она только думала, вырядившись в бархат в такой теплый вечер? Прохладный напиток – как раз то, что нужно, чтобы почувствовать себя лучше. К тому же Колин увяз в разговоре с леди Данбери. Вряд ли ей подвернется более удачный момент, чтобы сбежать.

Но не успела она поднести стакан к губам, как позади нее раздался знакомый голос, окликавший ее по имени. Пенелопа обернулась и выпалила:

– Извини, я была не права.

– Ты?

– Да, – заверила его она. – По крайней мере, мне так кажется.

Глаза Колина весело прищурились.

– Разговор становится все более интригующим с каждой секундой.

– Колин…

Он подставил ей локоть.

– Как насчет того, чтобы пройтись со мной немного?

– Не стоит…

Колин придвинул свой локоть чуть ближе – всего на дюйм, но с вполне ясными намерениями.

– Пожалуйста.

Пенелопа кивнула и поставила стакан с лимонадом.

– Ладно.

С минуту они молча двигались по залу, затем Колин сказал:

– Я хотел бы извиниться перед тобой.

– Но ведь это я устроила сцену и выскочила из комнаты, – возразила Пенелопа.

Он слегка откинул голову и снисходительно улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

– Я бы не назвал это сценой.

Пенелопа нахмурилась. Возможно, ей не следовало выходить из себя до такой степени, но теперь, оглядываясь назад, она испытывала чувство, похожее на гордость. Не каждый день женщина обставляет свой уход с таким драматическим эффектом.

– Пожалуй, мне не следовало быть такой грубой, – не слишком искренне сказала она.

Колин иронически

выгнул бровь, но не стал спорить.

– Я хотел бы извиниться перед тобой, – повторил он, – за то, что выставил себя таким жалким нытиком.

Пенелопа споткнулась и устояла на ногах лишь благодаря ловкости Колина.

– Я понимаю, что в моей жизни есть великое множество вещей, за которые я должен благодарить судьбу. И я действительно благодарен, – поправился он, скорчив покаянную гримасу. – С моей стороны было непростительной бестактностью жаловаться тебе.

– Не думаю, – возразила Пенелопа. – Я вчера весь вечер размышляла над твоими словами и пришла к выводу… – Она облизнула внезапно пересохшие губы. Весь день она пыталась придумать нужные слова и полагала, что нашла их, но сейчас, стоя рядом с Колином, не могла вспомнить ни одного.

– Может, ты все-таки выпьешь лимонада? – вежливо осведомился он.

Пенелопа покачала головой.

– У тебя есть все основания испытывать неудовлетворенность жизнью, – выпалила она. – Возможно, на твоем месте я чувствовала бы себя иначе, однако это не значит, что ты не прав. Но… – Она замолчала.

Колин вдруг понял, что ему совершенно необходимо знать, что же она собиралась сказать.

– Что «но»? – не выдержал он.

– Не важно.

– Для меня важно. – Он слегка сжал ее локоть, давая понять, что это не просто слова.

Пауза затянулась, и Колин уже потерял надежду услышать ответ, но тут, когда, казалось, его лицо вот-вот лопнет от улыбки, которую он старательно изображал – в конце концов, они находятся на публике, – Пенелопа вздохнула.

Это был приятный звук, удивительно умиротворяющий и спокойный. Колин взглянул на нее более пристально, сожалея, что не может проникнуть в ее мысли, уловить ритмы ее души.

– Колин, – сказала Пенелопа, подняв на него глаза, – если ты разочарован существующим положением вещей, тебе следует изменить его. Нет ничего проще.

– Что я и делаю, – беспечно отозвался он, пожав плеча ми. – Мама обвиняет меня, что я вдруг срываюсь и уезжаю за границу, но правда в том…

– Что ты делаешь это, чтобы убежать от тоски и скуки, – закончила за него Пенелопа.

Колин кивнул, Она поняла его! Он не представлял, как это случилось, но Пенелопа Федерингтон каким-то непостижимым образом поняла, что творится у него в душе.

– Мне кажется, ты должен опубликовать свои записки.

– Это исключено.

– Почему?

Колин резко остановился, отпустив ее руку. В сущности, у него не было ответа, не считая гулких ударов сердца.

– Кто, по-твоему, станет их читать? – спросил он наконец.

– Я, – не задумываясь ответила Пенелопа. – Элоиза, Фелисити… – продолжила она, загибая пальцы. – Твоя мать и, уверена, леди Уистлдаун. – Она лукаво улыбнулась. – Она любит писать о тебе.

Ее веселье было таким заразительным, что Колин не смог сдержать улыбку.