Геха
Шрифт:
Весной 1945 года бабушка вдруг получила письмо от пропавшего без вести сына Вити, лётчика, его как раз освободили из концлагеря Освенцим. Строгая и всегда сдержанная на эмоции бабушка Васса носилась по соседям с этим письмом в руках и в одной туфле на ноге: «Витенька жив!»
Бабушка Васса росла сиротой в семье брата в деревне Зайцево. В многодетной крестьянской семье лишний рот всегда проблема. Поэтому с ранних лет она была отдана в услужение в барскую усадьбу немки Бергштейн, прозванной в народе Берсенихой. Смышлёная не по годам, расторопная и трудолюбивая девчушка выгодно выделялась на фоне остальной челяди и уже к шестнадцати годам была у барыни экономкой, а попросту ключницей. Такая судьба и вылепила бабушкин характер, она никогда не улыбалась, не напевала песен, не терпела ленивых и неряшливых, во всём любила железный порядок.
Утром 9 мая 1945
На Порожской улице стали появляться демобилизованные парни и девчата. Они бродили в гимнастёрках со споротыми погонами, поблескивали медалями, шумели, смеялись, пели под гармошку. Однажды кто-то из них бросил с конца улицы в болото под горой гранату. Геха сбегал вниз, увидел массу зелёных лягушек, лежащих на воде кверху светлым брюшком. Ему было жаль этих беззащитных красавиц, ведь они погибли от гранаты, которую делали для уничтожения фашистов, а не зелёных боровичских лягушек.
Появился и Витя – высокий, худой (при освобождении из концлагеря он весил всего сорок восемь килограммов), в какой-то невероятной шинели – то ли американской, то ли голландской. Была она необычного травяного цвета и с очень красивыми выпуклыми бронзовыми пуговицами.
Война закончилась. Но папа Митя так и не вернулся, хотя долгие годы Геха надеялся на чудо. Но этого чуда так никогда и не случилось.
Глава 2. 1945–1952
В конце мая 1945 года мама Тоня забрала Геху из Боровичей в Ленинград, а если точнее, в их оставленную на время войны и разграбленную квартиру в ленинградской Старой Деревне.
Старая Деревня, исторический район Петербурга на правом берегу Невской губы. Когда-то эти земли шведы отобрали у новгородцев, у шведов их отобрал царь Пётр и подарил барону Остерману. Тот устроил здесь мызу Каменный Нос, а рядом поселил пригнанных с Поволжья крепостных. И стало место их проживания называться без особых затей Деревней. У Остермана эти земли отобрала Елизавета и подарила их графу Бестужеву-Рюмину. Граф тоже пригнал крепостных, поселил их рядом со старожилами, напротив Каменного острова. А чтобы отличить одну деревню от другой, первую стали называть Старой, а вторую – Новой. В церкви между двумя этими деревнями Наталья Пушкина познакомилась с Дантесом, а на кладбище при этой церкви Пушкин написал стих «Когда за городом, задумчив, я брожу». Гении, они ведь не от мира сего. Не бродил бы задумчив меж надгробий, не оставлял бы жену без присмотра, глядишь, и остался бы жив. А так пришлось стреляться. Здесь же, неподалеку, на Чёрной речке. Почти рядом. Если напрямки огородами и через Серафимовский погост.
С годами в Новой Деревне было устроено много увеселительных заведений, весьма популярных у петербуржцев: «Аркадия», «Ливадия», «Кинь грусть»… В обеих Деревнях любили квартировать цыгане, выступавшие в этих злачных местах. И, если помните, у Ильфа и Петрова, на теле Остапа Бендера находят ноты романса «Прощай, ты, Новая Деревня».
Для кого «прощай», а для Гехи в мае 1945 года «здравствуй». И «здравствуй» на долгие 18 лет. И, как в стихах Олжаса Сулейменова, здесь для него будет навсегда «мальчишество заковано в рассудок хвоинкой в жёлтый камень янтаря». Маме Тоне в тот год было 32, сестре Гале почти 13, Гехе шёл восьмой год. А папе Мите было бы 38, но его с ними больше не было. Мама поставила на буфет его фотографию в морской форме, и он долгие годы внимательно смотрел на них из-под козырька фуражки, как бы спрашивая: «Ну как вы там? Держитесь?»
Разбитые дома. Большая Невка. Финский залив
Вокруг их двухэтажного дощатого дома были сплошные пустыри, деревянные дома в округе за войну либо сгорели, либо были разобраны на дрова. От них остались лишь кучи битого стекла и кирпича, да ржавой домашней утвари – кроватей, кастрюль, швейных машинок, короче, всего того, что нельзя было пустить на дрова. Геха с дружками называли их «разбитыми домами» и целыми днями играли на этих руинах в войну. В округе осталось только несколько хибар из кирпича или шлакоблоков.
Земля вокруг была занята огородами, обнесёнными заборами из кроватей. Пацаны свинчивали со спинок этих кроватей шарики, которые при стрельбе из рогаток издавали свист «дырочкой в правом боку».
Надо признать, что послевоенная разруха обернулась для старо-деревенских пацанов многокилометровым раздольем для игр, чего были лишены их сверстники в городских дворах-колодцах. В сотне метров на север от их дощатого дома проходила железная дорога, пацаны там собирали камешки для рогаток. За железной дорогой находилась совхозное овощехранилище, а за ним луга и перелески вплоть до речки Каменка, дальше они летом не забирались, им и так хватало пространства. Зимой через замёрзшую Каменку они ходили в большой лес за ёлками. Луга за совхозом были изрезаны противотанковыми рвами, у этих рвов были отвесные стенки, в них стояла чёрная торфяная вода, в которой не водились ни рыба, ни лягушки. В перелесках за рвами не было ни грибов ни ягод, иногда попадались редкие сыроежки и поганки. Казалось, что всё съедобное в округе было съедено в дни блокады. Ближе к Каменке в большом количестве водились змеи, пацаны их не любили и старались не связываться.
В трёх сотнях метров на юг от их дома протекала Большая Невка, они в ней не очень любили купаться из-за сильного течения и холодной воды. Иногда, правда, на спор переплывали на другой берег в ЦПКиО, но потом приходилось долго топать в мокрых трусах по берегу среди нарядной толпы, чтобы с поправкой на течение приплыть обратно на своё место.
Во время ледохода река несла в Финский залив массу сюрпризов – какие-то будки, лестницы, ящики, доски, брёвна, а иногда лодки, ещё реже трупы. За плывущим добром охотились старо-деревенские мужики, они баграми вылавливали брёвна и сушили их на берегу, чтобы по осени разделать на дрова. Желанной добычей пацанов были бесхозные лодки, в результате у многих из них была своя лодка, оставалось только разжиться вёслами. . На зиму лодки надо было вытаскивать на берег, а по весне смолить.
На этих лодках пацаны ходили в Финский залив вплоть до Лисьего Носа, возле Лахты удили рыбу и купались. Они все отлично гребли и табанили, без проблем справлялись одним веслом с течением реки при возвращении из залива. Если вам довелось посмотреть старый фильм «Верные друзья», то вспомните, как в самом начале компания пацанов играет в пиратов на лодке посреди Яузы. Вот так примерно выглядели и босоногие оборванцы из послевоенной Старой Деревни. Мимо них скользили спортивные скифы (СКИФ – спортивный клуб института физкультуры, а не лохматый кочевник с топором), распашные фофаны, красавицы яхты и белоснежные швертботы, на их фоне просмоленные тихоходные старо-деревенские лодки выглядели крокодилами среди изящных лебедей и фламинго. Зато это был их собственный флот, и они на нём были и обветренными морскими головорезами, и просоленными капитанами из «Клуба знаменитых капитанов», и прославленными адмиралами. Годы спустя Гехе довелось общаться с поседевшими мастерами спортивной гребли, чемпионами и призёрами всевозможных ристалищ прошлых лет. Прошёлся он как-то и на яхте класса «Звёздный» с многократным чемпионом города и страны. Много раз в своей жизни Геха пересёк Финский залив на разнообразных катерах, теплоходах и боевых кораблях Но сколько он ни вглядывался в серо-голубые дали, так ни разу и не увидел чёрные рыбацкие лодки, управляемые бесшабашными пацанами. Видно, уплыли те лодки в дальние дали, в синие моря к пальмовым островам и не оставили следа на серых волнах Финского залива…
Большая Невка иногда приносила трупы. Гехин сосед, потомственный рыбак, дядя Петя Мамонов, считал дурной приметой, если его рыбацкий сезон начинался с утопленника. Как-то по весне он выловил одного такого, всего облепленного корюшкой, Геха тогда был в лодке с дедом Мамоном. С тех пор он корюшку не брал в рот.
Их «кусочек» берега реки был всего метров пятьдесят и располагался между высокими глухими заборами речной милиции и Пятого завода, на коротких стапелях которого строились катера. Соседство речной милиции пацанам не очень нравилось, все их лодки были без номеров и документов. Был случай, когда арестовали лодку Гехиного друга Бори Брунчика.