Гексаграмма
Шрифт:
«О драке, — догадалась Юэ. — А я старею».
Да, госпожа Юэ первая поняла, что теперь пользу можно выжать не из кровных связей своей юной родственницы, а из ее личных талантов. Но таланты есть достижения свободной воли, тогда как рождение — дар клана.
Неудивительно, что девочка захотела сама участвовать во всех этих делах, не советуясь с семьей. Но отчего она выступила так прямо…
Неужели эта старая змея Лоа, что вырвала из рук Юэ воспитание внучки, не научила девчонку более эффективному образу действия?
Мэй же тем временем опустилась
— Мудрейшие! Прошу простить мое невежливое вторжение. Я никогда не осмелилась бы сделать это, если бы не чувствовала, что поступить иначе — значит нарушить мой долг перед небом.
То, что подумала Юэ, услышав эту фразу, она ни за что не произнесла бы вслух. Неясно, учила Лоа девчонку или нет; ясно, что та ничего не усвоила из уроков. И сейчас Мэй намеревается идти напролом. Осталось только надеяться, что клан Чань не будет опозорен навеки…
— До меня дошли слухи, что здесь обсуждается моя свадьба с господином Юдэном Ликаем.
Прошу прощения, но я вынуждена молить старейшин не взваливать на меня подобную честь! Я слишком юна, недостойна и плохо воспитана, я неспособна быть для него хорошей супругой. Вместе с тем, будучи под защитой императора и рассчитывая на собственные силы, я не смею уповать на его великодушие и идти под его крыло. Господин Юдэн Ликай, я прошу не связываться с такой ненадежной и некрасивой женщиной, как я!
«Как же, надейся, — вдруг с пугающей ясностью поняла Юэ. — Это месть Лоа. Тонкая и изысканная… аспид! Эта женщина сущий аспид! Так яростно и скрыто отомстить клану за свое вынужденное безбрачие… за жизнь на положении приживалы… Не всякая сумеет. Я восхитилась бы ею, если бы не шла сейчас ко дну вместе со всеми».
Юэ чувствовала себя, как кобра, замерзающая под снегопадом. Как ядовитая кобра, у которой вырвали клыки. Девчонка пошла против нее прямо, перед всеми… как раз в той ситуации, когда она, Юэ, не в силах заговорить, не может подать голос из-за своей символической преграды, разрушить стену молчания, отделяющую ее от присутствующих в комнате мужчин. Сложно было придумать нечто более ужасное, чем такие слова от дочери великого клана, обращенные к представителю другого великого клана!
Как ни странно, Сыма, никчемный сынок Юэ, опомнился первый.
— Мэй, ты должно быть больна, — резко сказал он. — Возвращайся к себе!
— Уважаемый дядюшка, я здорова, — настаивала Мэй. — Если хотите, спросите императора! Он… — и тут девочка осеклась.
Юэ поняла, почему: в этот момент Юдэн наконец опустил веер.
В первый момент старую женщину посетила совершенно дикая мысль: увидев благородное и даже красивое лицо своего сводного брата, девочка могла и передумать. Она еще в том возрасте, когда глупости вроде приятной внешности имеют значение.
Следующая мысль была даже страннее: они знакомы.
Потому что Мэй удивилась и побледнела так, словно увидела привидение. А потом выкрикнула невероятное:
— Фумей! Ты притворялся! Лжец! Как ты посмел… а я думала, ты мне друг!
Будь Юэ чуть романтичнее, она бы подумала, что зеркала от такого должны покрыться трещинами.
Назвать кого-то лжецом — само по себе страшное дело. Но если обвинение прозвучало на территории одного клана в адрес главы другого клана, то оно могло означать либо начало кровавой бойни, либо быстрое убийство хулителя главой его собственного клана — во имя извинения. Но обозвала женщина… даже девочка. Это и смягчало дело, и делало его еще хуже: потеря лица всеми присутствующими неизбежна, как закат солнца или морской прилив. Интересно, девчонка хоть понимает, что делает?!
«Да где там понимает, — подумала Юэ со спокойствием обреченного, чувствуя, как горло стискивает ледяная рука. — Неизвестно, чем Юдэн так задел ее, но она сейчас не думает вообще, это написано на ее неизящной физиономии… Прилично ли девушке из благородной семьи так распускать себя, словно рыночной торговке?! Я давала ей слишком много воли… А теперь осталось только тайком отравить, чтобы не плодить позор».
Юдэн, однако, оставался спокоен.
— Я прощаю тебя, Мэй, — сказал он. — Ты очень юна и не владеешь собой. А кроме того, нет предела глупостям, которые мужчина прощает хорошенькой девушке.
На миг Юэ испытала что-то вроде облегчения: если Юдэн готов закрыть глаза на инцидент… Во имя всех горных богов, насколько же ему нужна эта девчонка и ее алкестрия?!
— Позвольте! — старик Шуньци приподнялся с места. — Как это понимать? Я…
— Сядьте, — велел ему Юдэн.
— С вашего позволения, мой господин! — Шуньци кипел. — Во времена наших предков женщина…
— У тебя нет моего дозволения, — произнес Юдэн тем же ровным голосом.
И тут девчонка в очередной раз все испортила. Она воскликнула горячим голосом:
— Сейчас не старые времена! И я не позволю вот так меня обманывать! Но если вы хотите, я готова отстоять свою правоту по старому обычаю! Я готова драться хоть с самим… принцем Ликаем, хоть с вами, мудрейший, хоть с любым борцом по вашему выбору!
«Нет, — подумала Юэ отрешенно, — какой позор! Если Шуньци достаточно раздосадован, чтобы поймать девчонку на слове… прецеденты ведь были… но такой позор в великом клане! После этого мне самой остается только удавиться! Не этого ли хотела Лоа? Я думала, она любит девочку. Нет, тут что-то неучтенное. Почему Мэй назвала Юдэна другим именем?»
Тут была загадка, и если бы у госпожи Юэ было время подумать или если бы она была хоть немного менее раздосадована, она бы непременно ее разрешила. Но как раз времени судьба ей не оставила.
— К сожалению, я никак не могу драться с вами, очаровательная Мэй, — проговорил Юдэн, откладывая веер. Потом пододвинул к себе тяжелую трость сандалового дерева, на которую опирался, и с трудом встал. — Видите ли, с раннего детства одна нога у меня сильно повреждена и короче другой. Да и кости хрупкие. Я не могу даже нормально ходить, не говоря о драках.