Ген свободы
Шрифт:
— Добрый вечер! — меня приветствовал идеально вышколенный привратник резиденции Ореховых. — По какому делу?
— Я к Никифору Терентьевичу, — сказала я, должно быть, нервным тоном. — Скажите ему, что пришла Анна Ходокова, он знает.
Должно быть, я выглядела не слишком респектабельно: растрепанные от ветра волосы, кое-как впопыхах приколотая шляпка, никаких перчаток (про них я тоже не подумала, хоть по нынешним нормам этикета они на улице уже и не обязательны), да и платье самое простое.
Однако привратник вежливо поклонился, зашел в свою будочку
Я приготовилась к долгому ожиданию: ворота находились довольно далеко от дома. Пока придет кто-то из слуг, пока отнесет послание назад, пока Орехов отреагирует и снова пришлет слугу…
Однако, к моему удивлению, все разрешилось стремительно. Откуда ни возьмись на перила крыльца сторожки приземлился крупный черный ворон. Кажется, я его раньше видела — Фергюс Маккорман, секретарь Орехова! У него какие-то таинственные дела с шефом, хотя сам этот секретарь шефа не любит.
Я начала лихорадочно обдумывать, что мне придется сделать, чтобы заставить ворона уступить, если он вдруг потребует преградить мне дорогу. Однако тот неожиданно сказал:
— Пропустить. Распоряжение Никифора Терентьевича.
— Прошу прощения, что задержал, — привратник поклонился мне.
Надо же! Особое распоряжение! И шеф был абсолютно уверен, что Орехов меня послушает… Неужели у Орехова ко мне настолько особое отношение? Вот и цветы тогда прислал. Правда, это было давно…
У меня в груди возникло какое-то теплое ощущение: что ни говори, приятно, когда мужчина обращает на тебя внимание! Особенно, если это миллионщик и просто умный и состоявшийся человек вроде Орехова! Льстило мне и то, что он был старше.
Но в остальном, к сожалению, это внимание вызывало у меня смешанные чувства, может быть, даже что-то сродни испугу. За мною никогда прежде никто не ухаживал, и я была не уверена, что мне это по нраву.
А может быть, он действительно пытается сманить меня к себе на работу, как шеф намекнул как-то? Но зачем?
«Нет, сейчас об этом не думай, — велела я себе. — Сейчас твоя задача — разобраться с текущим положением! Играть в романтичную барышню будешь потом! Если Орехов имеет на тебя какие-то виды, тем охотнее он тебя выслушает и поможет!»
На пути к особняку ворон устроился у меня на плече, даже не спросив разрешения — вопиющее нарушение этикета для генмодов, однако я не стала возражать.
— Вы меня из окна увидели? — спросила я Маккормана в надежде поддержать разговор.
— Сейчас направо, в сад, — проговорил секретарь Орехова, не отвечая на мой вопрос.
Определенно, умение общаться с посетителями не входило в число его сильных сторон. Или, в отличие от своего работодателя, он не считал меня достойной внимания персоной.
Орехов принял меня не в гостиной, как во время первого моего визита, и даже не в своем рабочем кабинете, как тогда, когда я приходила к нему с Цой и Румянцевой (хотя нет, тогда мы наведывались к нему в контору, а не домой). Он встретил меня в саду, около своего аэромобиля, который Орехов, похоже, самолично обслуживал, переодевшись в комбинезон техника. Ну надо же!
Аэромобиль среди клумб с первыми весенними цветами смотрелся словно элегантная беседка — если бы не два кресла с ремнями, установленные на платформе. Орехов тогда по достоинству оценил предложенное новшество, которое позволяло лучше разгоняться и совершать воздушные маневры.
— Анна Владимировна! — немедленно оторвавшись от своего занятия, он обернулся ко мне и схватил полотенце, вытирая руки, хотя я не заметила, чтобы они были очень грязными: чем бы он ни занимался, со смазкой он не работал. — Не ожидал вас сегодня! Чем обязан такому визиту?
Ворон Фергюс, взмахнув крыльями, сорвался с моего плеча и улетел в направлении дома. Я проводила его взглядом почти с отчаянием: вдруг оказалось, что я не могу сказать ни слова. Заготовленные фразы куда-то испарились. Может быть, виной были мои размышления о романтической заинтересованности Орехова, а может быть, вдруг навалившийся груз ответственности: я внезапно осознала, что мы с шефом не обладаем никаким официальным статусом и действуем полностью на свой страх и риск.
Но тут на помощь пришел неожиданный союзник: подкатившие к сердцу первые признаки тревоги и тяжелого страха. Дирижабль! Должно быть, он направлялся в этот район.
— Никифор Терентьевич, — сказала я, — скажите, вы знали о том, что «Ния хоризонтер» сегодня совершит полет над городом на дирижабле?
— Да, рекламный пролет, мне сообщили, — кивнул Орехов. — К сожалению, после недавнего фиаско команда не хотела, чтобы на борту присутствовали пассажиры. А жаль, я бы с удовольствием пригласил и вас, и Ицхака Леонардовича. Но, судя по вашему выражению лица, с этим связана какая-то проблема?
— Да, — сказала я, — боюсь, это не просто облет города! Это подготовка к государственному перевороту!
С лица Орехова мгновенно пропало приятное гостеприимное выражение.
— Рассказывайте, — велел он мне тоном опытного командира, привычного решать еще и не такие проблемы.
И я рассказала. Правда, пришлось уложить это всего в несколько предложений: и про планы Соляченковой захватить власть в городе, и про ее аферу со «Школой детей ночи», и про многочисленные попытки использовать генмодов…
— Помните убийство инженера Стряпухина? — добавила я, охваченная внезапным вдохновением. — Мы догадывались, что это дело рук Соляченковой, но так и не смогли доказать. По всей видимости, она уже тогда готовила почву для того, чтобы ухудшить положение генмодов в городе! Планы Стряпухина о том, чтобы дать как можно большему числу генмодов работу на заводе и финансовую независимость, были ей поперек горла.
— Вот как, — проговорил Орехов без всякого выражения.
Но я догадывалась, что он прячет более глубокие эмоции: ведь они со Стряпухиным планировали работать вместе, Орехов готов был вложить в его идею крупные деньги. Значит, интриги Соляченковой серьезно помешали его собственным планам.