Ген свободы
Шрифт:
Тем более, ведь неизвестно, как он поведет себя, если узнает. Может быть, преисполнится ко мне отвращения. Может быть, решит, что я могу повернуться против него, и попытается запереть где-нибудь. Только этого мне и не хватало.
Я стиснула зубы и всеми силами решила не обращать на ментальное давление внимания. Не так уж все и плохо. Ведь никакого приказа мне никто не отдает. Я хозяев арки просто не интересую. А без приказа можно сопротивляться сколько угодно.
— Вы точно уверены, что можете идти? — уточнил Орехов. — Нам нужно добраться до капитанской
— Смогу, — сказала я сквозь зубы.
Правильно, где же быть капитану, как не в капитанской рубке! Вот только она расположена в носу баллона, а мы, как на грех, прицепились к той из двигательных гондол, которая находилась ближе к хвосту.
— Мы пройдем по техническому тоннелю, — продолжил Орехов, ведя меня под руку. — Так будет короче всего. Только в самом конце нужно будет выйти в пассажирскую часть дирижабля.
Я кивнула. Может быть, память на технические детали меня и подводила, но схему дирижабля я помнила прекрасно.
Однако нашему плану не суждено было исполниться. Не успели мы пройти и сотни метров по техническому коридору, как услышали шаги — с трудом различимые, поскольку за не такой уж толстой оболочкой дирижабля слева от нас шумел ветер, а вся команда на «Прогрессе» носила мягкие туфли с резиновой подошвой. Еще через секунду прямо на нас из-за коробки какого-то механизма вынырнули двое в форме матросов «Прогресса».
На их лицах отразилось огромное удивление. Передний напрягся, задний сделал шаг назад.
Передний спросил что-то по-юландски.
Орехов ответил ему — довольно медленно, так как по-юландски он, очевидно, говорил не очень бегло. Матрос перешел на долийский.
— Кто вы и что вы здесь делаете? — спросил он с сильнейшим акцентом.
— Я Никифор Орехов, один из инвесторов вашей фирмы, — проговорил Орехов с апломбом; я и не знала, что он умеет такой на себя напускать. — Прилетел с инспекцией. Проводите меня к капитану.
На секунду мне показалось, что это сработает: задний, тот, что сделал шаг назад, вздохнул с облегчением. Однако передний вдруг вытащил из кармана маленький пистолет.
— Капитан под арестом, — он очень тщательно выговаривал долийские слова. — И вы сейчас к нему присоединитесь. Идите.
— Вы собираетесь стрелять? Здесь? — голос Орехова звучал совершенно спокойно. — Обшивку продырявите.
— Маленькие пульки. Продырявлю вас. Не обшивку. Идите за мной. Мой помощник обойдет вас сзади.
Орехов напрягся, как будто приготовившись действовать. Я подумала — зря он. У матроса с пистолетом были такие глаза, что мне тут же сделалось ясно: ему приходилось стрелять на поражение раньше. Убивал он или не убивал, я сказать не могла, но не оставалось никакого сомнения, что, в случае чего, он без колебаний прострелит Орехову плечо или ногу. И следил он за миллионщиком, как коршун.
Но только не за мной. На меня ни этот матрос, ни его товарищ не обращали внимания. Я была все равно что невидимкой.
Очень кстати мне вспомнились слова шефа про то, что движение суфража даже в Необходимске насчитывает меньше двух поколений, а за границей с этим совсем туго. Они просто не воспринимали женщину как источник угрозы!
Поэтому я изо всех сил крутанула вентиль, врезанный в одну из идущих вдоль коридора труб. Насколько я помнила из нашей экскурсии, они служили для регулировки давления в специальных резервуарах, каковых на борту дирижабля было множество.
Почему-то мне представлялась струя пара, которая должна была сбить обоих матросов с ног, при удаче заставив переднего выпустить пистолет. Однако на деле раздалось только сильное шипение.
И все же оба матроса удивленно повернули головы на этот звук, причем тот, что с пистолетом, сказал что-то на юландском. Наверное, ругательство. Когда человек ругается, он не может прицеливаться!
Я скользнула мимо Орехова и, сцепив руки в замок, одним ударом сверху вниз выбила у этого типа пистолет — а затем подхватила его у самого пола. В точности, как Прохор меня научил. Увидь он это, он бы мною гордился!
В этот момент меня скрутило такой волной дурноты, что я покачнулась. Будь я одна, тут-то бы меня и сцапали. К счастью, Орехов не растерялся. Шагнув вперед, он ударил первого матроса в солнечное сплетение и, когда тот согнулся, добавил второму в челюсть.
Потом в одно движение закрутил вентиль, который я открыла.
— Анна, пойдемте, — сказал он.
— Вперед? — спросила я, глядя на два стонущих тела. Неприятно было думать, что придется через них переступать.
— Нет, назад. Я видел там дверь в пассажирский коридор.
— Зачем нам в пассажирский?..
— Наши планы изменились. Сначала будем освобождать капитана из-под ареста.
Орехов предположил, что капитан заперт под арестом в собственной каюте. Не знаю, с чего он это взял. По мне так логичнее было бы закрыть арестованного в карцере или еще в каком-нибудь маленьком помещении без окон и удобств.
Однако, наверное, миллионщик знал, что говорил. Он лучше меня был знаком с порядками на флоте, где почтение к капитану доходит на судах до суеверного. Сместить его — еще куда ни шло. Однако выказать неуважение? Невозможно!
Мой напарник рассудил совершенно правильно, потому что перед капитанской каютой мы наткнулись на часового. На сей раз это был не рядовой член команды — с удивлением я узнала исполняющего обязанности главного инженера, того самого, которого приводили на интервью с Ореховым. У того на бедре поверх формы тоже висел пистолет.
Этот господин не стоял у двери, а сидел на ажурном раскладном стульчике — видно было, что расположился он здесь надолго. Его левая ступня то и дело постукивала по полу, пальцы барабанили по колену — классические признаки нервического состояния ума. И все же его рука твердо лежала на кобуре пистолета, пальцы то и дело расстегивали и застегивали ее, так, будто это было абсолютно привычное дело. Похоже, он умел обращаться с оружием. Ну еще бы, совсем гражданского не поставили бы на такое ответственное дело…