Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа
Шрифт:
Впрочем, это бьшо уже неважно. Если на квартире у матери Антонины Николаевны (тещи Абакумова.) во время обыска нашли две книги, выпущенные для служебного пользования, о работе английской контрразведки и американского Федерального бюро расследований, то хранение такой литературы лишь усугубило вину второй жены бывшего министра государственной безопасности.
Первой же жене повезло гораздо больше. Ее сначала тоже хотели арестовать, но Генпрокурор СССР не усмотрел достаточных оснований для ее ареста.
После серии допросов ее выселили из квартиры, разрешив забрать оттуда только
2
Первым к допросам Абакумова приступил заместитель Генпрокурора К. Мокичев. Фактически он заменил своего шефа Сафонова, попавшего в автомобильную катастрофу и оказавшегося на несколько месяцев в Кремлевской больнице.
Итак, Мокичев спрашивает Абакумова:
– Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать его о терроре, сказав Рюмину, что Этингер «заведет в дебри»?
– Руководство 2-го управления доложило мне, - отвечает Виктор Семенович, - что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер - большая сволочь. Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили. А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского - моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком.
В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает.
– Вам известно, что Этингер был переведен в Лефортовскую тюрьму с созданием необычного для него режима?
– Это неправильно. И внутренняя, и Лефортовская тюрьма одинаковы, никакой разницы нет.
– Вы давали указания о том, чтобы содержать Этингера в особых, опасных для его жизни условиях?
– В каких особых?
– удивленно переспрашивает Абакумов.
– В более жестких, чем всех остальных? Ведь Этингера поместили в сырую и холодную камеру.
Виктор Семенович понимает вопрос и, улыбаясь, отвечает:
— Ничего особенного здесь нет, потому что он — враг. Мы можем и бить арестованных - в ЦК ВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно.
Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет. Говорилось о каменном полу — так, насколько мне известно, пол везде каменный. Я говорил следователю, что нужно добиваться от арестованного правды, и мог сказать, чтобы тот не заводил нас в дебри».
Автор
«Надо сказать, что силы при допросе оказались неравными. Заместитель Генерального прокурора Мокичев был правоведом высшей квалификации с а1тестатом профессора, тогда как, напоминаю, образовательный багаж Абакумова ограничивался четырьмя классами начальной школы. И все же у меня исподволь сложилось впечатление, что в протоколах допросов их следовало поменять местами — уж больно все это похоже на диалог профана с жестким, вполне компетентным собеседником».
Виктор Семенович категорично, но достаточно убедительно отрицал и другие обвинения, будь то «английский шпион» Юдин или учащиеся 9—10 классов или же студенты-первокурсники (дети репрессированных по 15 — 17 лет), объединенные в группу «СДР>> (Союз движения за Революцию). Одни много болтали и были больными людьми, про другие вещи Абакумов слышал впервые. Но самое главное, что он, признавая свои ошибки, недостатки и неудачи в чекистской работе, больше ни в чем не считал себя виновным. А аргумент у него действительно был сильнейший: «Я был весь на глазах у ЦК ВКП(б). Там повседневно знали, что делается в ЧК». Ну что тут скажешь в ответ?
В своих мемуарах П.А. Судоплатив вспоминает:
« В июле 1951 года Ильин был переведен в Матросскую Тишину и помешен в Специальный блок тюрьмы ЦК партии. Находившимися там подследственными занимался комитет партийного контроля, который расследовал дела членов ЦК и офицеров госбезопасности.
Начальник тюрьмы предупредил его о серьезных последствиях, если он не признает свою вину перед партией. Новый следователь, появившийся на очередном допросе в форме генерал-майор юстиции, был заместитель военного прокурора Советского Союза Китаев. К безмерному удивлению Ильина, Китаев потребовал от него показаний о вредительской деятельности Абакумова, в ответ Ильин попросил представить доказательства, что это не провокация. Охранник вывел его в коридор и подтолкнул к глазку камеры, где сидел заклятый враг Ильина Абакумов.
Тем не менее Ильин отказался свидетельствовать против Абакумова, дальновидно рассудив, что Абакумов в свое время обо всем докладывал Сталину и если он, Ильин, сейчас расскажет о сфабрикованных Абакумовым делах, то его могут обвинить в содействии этим преступлениям ».
* * *
Камера была небольшая: маленькое окошечко с решетками и «намордник» снаружи. Над ее дверью горела лампа. Размеренные, громкие шаги надзирателя будто нарочно вторгались в мысли бывшего министра, бывшего генерала, а самое главное - бывшего верного слуги вождя.
И действительно: от сумы и от тюрьмы никогда не нужно зарекаться. Впервые Виктор Семенович понял, что говорить с самим собою по правде он начал только в тюремной камере. А до этого он запрещал себе задавать вопросы и тем более отвечать на них.
Что это было - идиотизм его профессии? Идиотизм ради идеи, на службу которой посвятил свою жизнь?
Тогда поделом за все, а жизнь, получается, прошла зря, сказал себе Абакумов.
Тут же вспомнилось...