Генерал Алексеев
Шрифт:
Тяжелая артиллерия должна быть придана войскам нашим в значительно большем количестве, чем это имеется сейчас, в противном случае и оборона, и наступление будут нам стоить неизмеримо больших жертв в людском составе, нежели их несут наши противники.
Помимо недостатка в тяжелой артиллерии существует в этой отрасли и другой крупный пробел — недостаток опытных артиллеристов. Необходимо принятие настойчивых мер, чтобы наряду с изготовлением тяжелой артиллерии производилась подготовка специального личного состава для руководства и производства очень точной стрельбы из тяжелых калибров».
Четвертым по счету для Алексеева являлся «винтовочно-патронный голод»: «В настоящее время создалось такое положение, когда недостаточность притока вновь изготовляемых ружей заставляет прибегать для прикрытия все растущей
Наконец, пятая причина неудач русских войск заключалась в состоянии «офицерского вопроса»: «Уже в настоящее время некомплект офицеров в частях пехоты, находящихся в наибольшем порядке, в среднем превышает 50%, а если принять во внимание, что из наличного числа офицеров половина — прапорщики, то до очевидности ясным становится, на сколь зыбких основаниях покоятся боевые и тактические достоинства армий в настоящее время, при ничтожности надежных кадров, более чем когда-либо зависящие от качества и достоинства командного состава всех степеней и, в особенности, младших начальников… Должно быть обращено особое внимание на тщательный подбор их воспитателей и наставников, так как только при этом условии создастся необходимый тип офицера-руководителя нижних чинов» {28} .
Такой доклад вполне можно было бы считать своеобразным итогом военно-стратегического анализа летней кампании 1915 г. и прогнозом на будущее. Доклад Алексеева подтверждался спустя четверть века воспоминаниями генерала Геруа: «Потери нашей пехоты были так велики, что полки по нескольку раз превращались в собственную тень. Запомнилась часто встречавшаяся цифра, определявшая число оставшихся бойцов в полках после очередной передряги: 800 штыков при 8—6 офицерах. Это, считалось, еще хорошо. Дивизии походили на полки, полки — на батальоны, роты — на взводы. Но вот подправили их численность пополнением, прибыло 3—4 офицера — глядишь, посвежела и снова готова к бою. Иностранные наблюдатели давно отметили эту способность русской армии, в частности, пехоты, обычно принимающей на себя львиную долю потерь, к быстрому восстановления воли и духа. Летняя страда 1915 года еще раз доказала это».
3. В Ставке Верховного Главнокомандующего. Вместе с Государем Императором
К осени 1915 г. активное вторжение австро-германских войск в глубь России было остановлено, но при этом становилось очевидным, что скорого окончания военных действий ожидать не придется. И на Западном, и на Восточном фронтах начиналась «позиционная война». Теперь решающее значение получали уже не стремительные наступательные удары, охваты и обходы, а такие факторы, как прочность занимаемых рубежей, оборудование окопов, надежность воинских частей, своевременные и достаточные поставки боеприпасов и продовольствия. Требовалось, по существу, провести реорганизацию многих воинских частей, провести дополнительные мобилизации, ликвидировать «патронный» и «снарядный голод», освоить, где это было нужно, новые виды военной техники и снаряжения. А для этого — добиться существенной поддержки со стороны тыла, сделать войну «национальным делом», подлинной «Второй Отечественной».
По-иному воспринималось теперь значение верховной военной и политической власти. Единство фронта и тыла, единство власти и общества требовало единоначалия — единого военного и политического руководства. В этой обстановке вполне оправданным выглядело решение Николая II возглавить армию и флот, принять на себя должность Верховного Главнокомандующего. Несмотря на протесты ряда министров, сомнения генералитета и членов законодательных палат, Государь Император не колебался
Произошли перемены и в высшем военном управлении. В июне 1915 г. был отправлен в отставку генерал Сухомлинов, давний оппонент Алексеева («Слава Богу, что Сухомлинова прогнали. Быть может, начнут теперь думать о том, без чего нельзя войны вести», — выражал надежду Алексеев в одном из своих писем сыну). На должность управляющего Военным министерством был назначен генерал от инфантерии А.Л. Поливанов. Во время поездки на фронт он встречался с Алексеевым в штабе фронта в г. Волковыске и сообщил ему о скором принятии Государем верховного командования и о назначении Михаила Васильевича на должность начальника штаба Главковерха. Правда, перед назначением на столь высокий пост 5 августа 1915 г. последовало назначение на должность Главнокомандующего армиями Западного фронта (Северо-Западный фронт был разделен на Северный и Западный). Но уже 18 августа состоялось официальное назначение Алексеева начальником штаба Верховного Главнокомандующего, и в Могилев он прибыл вечером 19 августа. А 23 августа Николай II записал в своем дневнике: «В 3.30 прибыл в свою Ставку в одной версте от гор. Могилева. Николаша (Великий князь Николай Николаевич. — В.Ц.)ждал меня. Поговорив с ним, принял ген. Алексеева и первый его доклад. Все обошлось хорошо!»
Несмотря на многие разногласия Алексеева со Ставкой, высшее военное командование и прежде ценило его знания и опыт, особенно проявившиеся во время «великого отступления». Не случайно поэтому перевод генерала на более высокую должность предполагался еще до принятия Государем верховного командования. По воспоминаниям о. Георгия Шавельского, «наш Верховный Главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич, посетив штаб генерала Алексеева, повеселел. Опрошенный о причине этого близкими к нему людьми, Великий князь ответил: “Повеселеешь, батюшка мой, поговоривши с таким ангелом, как генерал Алексеев… какая разница во всем: бывало, что ни спросишь, либо не знают, либо знают кое-что, а теперь на все вопросы — точный ответ. Все знает: сколько на фронте штыков, сколько снарядов, сколько в запасе орудий и ружей, продовольствия и одежды; все рассчитано, предусмотрено… Будешь, батюшка, весел, поговоривши с таким человеком”».
По-иному смотрел на перспективы своего «повышения» сам Михаил Васильевич. «Тяжело мне сейчас, а скоро будет еще тяжелее… не но количеству работы, а потому что по неисповедимым указаниям Господним я скоро опять переменю место и стану в такой среде, в такой атмосфере, которую я не знаю, боюсь, к которой не подготовило меня мое скудное воспитание и незаконченное для высокого света образование», — так писал Алексеев о своем предстоящем «повышении»: «С тревогой смотрю на свое будущее. Затруднятся мои отношения, а увеличится моя ответственность. Куда ведет меня воля Господня — не знаю, и нужно претерпеть до конца. Пока только могу сказать это; скоро решится вопрос, и я, к сожалению, должен буду покинуть фронт».
Вряд ли можно считать, что генерал что-либо приукрашивал или лукавил, говоря о своем настроении и ожиданиях при известии о переводе из штаба фронта в Ставку. Сама по себе штабная работа его не смущала, его опыта было вполне для этого достаточно. Но он действительно, будучи чуждым светским манерам и условностям, не «вписывался» в сложившийся стереотип «свитского» поведения, столь типичного для многих «генерал-адъютантов», составлявших окружение Государя Императора. Только вера и надежда на «волю Господню» укрепляла Михаила Васильевича в столь ответственном решении.
Показательно, что вскоре по вступлении в должность Начштаба Главковерха Михаил Васильевич отдал утвержденную Государем директиву о прекращении отступления русских войск (26 августа 1915 г.), хотя немецкое наступление еще продолжалось. Последней попыткой сокрушить русский фронт, достаточно авантюрной даже по признанию самих немецких командиров, стал прорыв 31 августа 1915 г. кавалерийской группы противника из шести дивизий под Свенцянами, у Постав Сморгони. Данный рейд представлялся Алексееву не таким уж «бессмысленным», а напротив, довольно опасным, поскольку его успех угрожал разрывом тыловых коммуникаций, вероятным выходом на «Московскую дорогу», ликвидацией и без того скудных военных баз, коммуникаций и тыловых магазинов.