Генерал Багратион. Жизнь и война
Шрифт:
После некоторого перерыва, связанного с ожиданиями следующего хода Моро, Суворов решил играть в свою, задуманную ранее игру. 7 мая Казале и злосчастная Валенца были благополучно заняты Милорадовичем и Швейковским и следом началась переправа основной массы войск через По. Тем самым Суворов заходил в тыл Моро, стоявшему между Валенцей и Алессандрией. Моро, предчувствуя заготовленный ему капкан, решил отходить, но не в сторону Турина, а вдоль подошвы Апеннинских гор, к крепости Чева и далее, через дефиле, в Генуэзскую Ривьеру. Но оказалось, что Чева — ключ к проходу на Ривьеру — занята австрийским отрядом в 350 (по данным Суворова — 250) человек, которые героически отбивались от посланного Моро шеститысячного отряда генерала Груши до 20 мая, когда Груши был вынужден оставить всю затею со взятием этого орлиного гнезда. И все-таки Моро, прижатый к Апеннинам, сумел вырваться из горной ловушки: за три дня и три ночи под проливным дождем его солдаты построили новую дорогу и по ней перешли Апеннины, буквально ускользнув от союзников.
Видя, в каком отчаянном положении у подошвы Апеннин оказался его противник, Суворов не стал преследовать его, а решил двинуться прямо на Турин. С одной стороны, тем самым он упускал Моро, который теперь мог соединиться с идущим из Тосканы Макдональдом, но с другой — занятие столицы Сардинского
И опять Багратион был впереди — 14 мая он занял Риволи, что вблизи Турина, а затем и дорогу к Пиньеролю, тем самым прикрыв Турин со стороны французского побережья.
Тем временем свой героический марш из Неаполя в Геную совершат генерал Макдональд. Его 30-тысячная армия шла по опустошенной, мятежной стране, без продовольствия, без обуви. Макдональд выступил из Неаполя в конце апреля и 14 мая был уже во Флоренции, а 18-го прибыл в Лукку, преодолевая по жаре большие пространства. Когда же Моро спустился в Ривьеру, общая численность французских войск возросла до 55 тысяч человек. Теперь можно было дать бой союзникам, тем более что их значительные силы по мере завоевания Северной Италии распылялись — несколько крепостей продолжали сопротивление, и вокруг них приходилось держать крупные отряды. В переписке с Моро Макдональд сумел согласовать план совместного наступления на союзников Неаполитанской и Итальянской армий. План этот состоял в двойном ударе по Тортоне — крепости, которая контролировала подходы к Милану и Турину. Макдональд, усиленный польской дивизией Домбровского, должен был перейти Апеннины, двинуться к Болонье и Реджио, затем по правому берегу По ударить по Пьяченце и Вогере, а там рядом и Тортона — место встречи с Моро, который, начав позже, чем Макдональд, должен был двигаться к Тортоне из Генуи через Гави и Серравалле. Макдональд, начав движение 29 мая, действовал стремительно и отважно. Он спустился с гор и 1 июня сбил австрийцев у Модены, захватив в плен около 1600 человек, а затем двинулся к Пьяченце.
Суворов, находясь в Турине, осознавал грозящую ему опасность со стороны Макдональда. Еще не имея никаких сведений о движении французов, 30 мая он неожиданно двинул с разных точек все свои силы к Алессандрии (между прочим, в цитадели этой крепости сидел в осаде французский гарнизон), причем войска, хорошо отдохнувшие в столице Пьемонта, прошли 90 верст за двое с половиной суток. В Алессандрии Суворов вроде бы мог похвалить себя за предусмотрительность — доселе неведомо откуда и куда идущий Макдональд проявил себя под Моденой, а потом под Пьяченцей, то есть достаточно близко. Но вскоре Суворов понял, что, напротив, он запаздывает — инициатива у противника, который ведет целенаправленное наступление: у Пьяченцы австрийская дивизия К. Отта 5 июня была сбита французами, и Отт, а потом и посланный к нему на помощь Мелас слали Суворову отчаянные просьбы о сикурсе. Тогда Суворов предписал армии форсированным маршем двинуться к реке Тидоне, которую французы уже перешли, нанеся затем удар по австрийцам. Сам же Суворов поспешил вперед, взяв с собой Багратиона, который передал командование авангардом великому князю Константину. С главнокомандующим было четыре казачьих полка и два полка австрийских драгун. Суворов подоспел в самый критический момент сражения — Отт и Мел ас с трудом сдерживали наступление Макдональда. Предоставлю слово лучшему из биографов Суворова генералу А. Ф. Петрушевскому:
«Русских прибыло так мало, что на стороне французов все-таки оставался численный перевес, но эта разница пополнялась присутствием Суворова. Явился в нем гений войны, прилетел дух победы. Вскакав на возвышение, он окинул долгим, внимательным взглядом поле сражения. Именно в подобные моменты, когда дело касаюсь его неподражаемого глазомера, он был истинно велик. Два казачьих полка, не успев перевести дух, полетели вправо, во фланг Домбровскому с поляками, а против фронта сто были посланы драгуны; другие два казачьих полка понеслись под начальством суворовского племянника Горчакова грозить правому флангу французов. Наступление французов задержалось, а поляки были приведены в совершенное замешательство. Успех, конечно, был минутный, но в подобных случаях каждая минута и дорога. Показалась на дороге голова русского авангарда. Исполняя приказание Суворова, великий князь не медлил; под палящим зноем пехота не шла, а бежала; колонна растянулась Бог знает как далеко, люди выбились из сил, падали рядами, и многие из упавших уже не вставали. Но остальные продолжали идти на выстрелы, и скоро голова колонны подошла к полю боя (по сведениям Старкова, войска прошли за сутки 105 верст! — Е. А.). То были храбрые из храбрых, люди, не только крепкие телом, сколько могучие духом, на них-то Суворов и рассчитывал, поставляя правилом, что “голова хвоста не ждет”»… Почти с ходу подошедшие батальоны были брошены в бой. Этот марш к Треббии навсегда вошел в учебники военного дела как выдающееся военное событие. Недаром противник Суворова генерал Моро назвал его «вершиной военного искусства». А уж он знал, о чем говорил. Нужно было обладать гением выдающегося полководца, чтобы совершить такой львиный бросок…
Бесценность минуты. Для Багратиона, сразу назначенного Суворовым командующим левым флангом, сражение при Треббии стало подлинной школой полководческого искусства. Суворов проявил тогда гениальные способности полководца. В этом он был похож на Наполеона, также понимавшего цену времени, мгновения в бою. Великий французский полководец не раз почти дословно повторш слова Суворова: «Деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время всего дороже!» Багратион рассказывал, что когда он получил приказ к наступлению, он подошел к Суворову и тихо сказал ему, что нужно подождать отставших в дороге — в ротах налицо всего по 40 человек. Суворов в свойственной ему парадоксальной манере отвечал на ухо Багратиону: «А у Макдональда нет и 20; атакуй с Богом. Ура!» Н. А. Орлов не без основания пишет, что, «очевидно, Багратион не уясни/г себе важности минуты, благоприятной для перехода в наступление против ошеломленного и уже истощенного боем противника; число не могло здесь играть слишком большой роли. Суворов же прекрасно оценил минуту; не для того же и делал крайнюю форсировку движения войск и смелый удар конницей, лично им приведенной, чтобы потом ожидать и, быть может, пропустить минуту. Войска дружно ударили по неприятелю»25.
Не менее важной была и моральная подготовка войск. Суворов, прекрасно знавший солдатскую психологию, целенаправленно готовил
С той же целью он вводил в заблуждение казаков, написав в приказе, что войск у Макдональда не 38 тысяч, а 21 тысяча, да и то «из коих только 7000 французов, протчие всякой зброд реквизиционеров», что было неправдой. Зато сколь воодушевляюще начаю этого приказа:«1. Взять армию в полон…»27 И это о грозном противнике, впервые за всю кампанию численно превосходящем союзников! Наконец, Суворов категорически запрещал употреблять в бою команды «Стой!», «Назад!», «Отступаем!». Как анекдот рассказывают историю о том, что при Треббии и потом при Нови Суворов догнал бегущих в тыл солдат и стал кричать им: «Молодцы, ребята, заманивай их, заманивай. Спасибо, ребята, что догадалися!», а потом, остановив бегущих, скомандовал: «Теперь пора, вперед, ребята, и хорошенько их»28.
Первый день сражения при Треббии закончился тем, что атаки французов и поляков были отбиты, а сами они отброшены за реку Тидону, причем Багратион сыграл в этот момент первую скрипку — во главе конницы разбил полки Домбровского и прорвал каре генерала (будущего маршала Франции) К. П. Виктора, что в сражениях бывает крайне редко. Макдональд отступил на несколько километров к Треббии, собирая свои потрепанные войска, нуждавшиеся в отдыхе, поджидая подхода дивизий генералов Оливье и А. Р. Монришара, а главное — надеясь на Моро, который должен был вот-вот спуститься с Апеннин. У Суворова тоже подошли не все войска, но он решил не оттягивать новое свидание с Макдональдом. 7 июня, по его приказу, союзники тремя колоннами двинулись от Тидона к Треббии и Нуру, чьи русла шли параллельно реке По. Как всегда, авангардом командовал Багратион. Как только противник обнаружил себя, Суворов дал приказ о наступлении всем трем колоннам. Перед Багратионом, имевшим в подчинении 6 батальонов пехоты, 2 полка казаков и 6 эскадронов австрийских драгун, как и 5 июня, оказались поляки Домбровского. Они бились отчаянно, мстя Суворову и Багратиону за залитую кровью Прагу и униженную Варшаву, но сила солому ломит, и легионеры Домбровского были отброшены. Австрийцы тоже действовали успешно, и Макдональд был отброшен уже за Треббию.
Третий день сражения стал решающим. Макдональд, зная о своем численном превосходстве и рассчитывая, что в тыл Суворову ударит Моро, утром 8 июня приказал войскам перейти Треббию и ударить по противнику. И опять Багратиону достался Домбровский, с дивизией которого завязалась жаркая схватка на «нашем» берегу Треббии, — Домбровский пытался охватить фланг русских. Но основной удар Макдональда пришелся на русский центр — корпус Розенберга, который начал с жестокими боями отступать. Розенберг поехал к Суворову просить помощи, но получил отказ. Багратион, по записи Старкова, вспоминал об этом эпизоде: «Утомленный старец, отец русских богатырей, слез с лошади, лег отдохнуть, прислонясь спиной к огромному камню, и наблюдал движение боя. К нему явился Андрей Григорьевич Розенберг и вслед за ним князь П. И. Багратион. Вот точные слова князя П. И. Багратиона, передаю их так, как только могу припомнить: “Я был… почти не в силах держаться на линии боя, видел ясно, что если малейшее подкрепление прибудет к неприятельской линии против меня, я не удержусь на месте. Люди мои до высочайшей степени ослабели в силах, число их уменьшалось каждую минуту от неприятельского огня. Жар в воздухе был ужасный. Последний запас моих гренадер пустил я в бой, ружья худо стреляли, замки и полки у ружей запеклись накипом от пороха. По этой крайности я шибко понесся к Александру Васильевичу и в минуту нашел его на несколько возвышенном месте в полулежащем положении, в одной рубашке. Китель был возле него, и он держал его за рукав. Я заметил, что у него был жаркий разговор с Розенбергом. Увидавши меня, Александр Васильевич сказал: 1А! Князь Петр! Здравствуй, Петр!1 и в то же мгновение обратился к Розенбергу, говорил: 1Ваше высокопревосходительство! Андрей Григорьевич! Подымите этот камень, вот этот, что я лежу возле него1. Розенберг молчал. 1Не можете? А? Ну, так стало, так же не можно, чтобы, помилуй Бог! и русские отступали! Ступайте, помилуй Бог, ступайте, держитесь крепко! бейте! гоните! Смотрите направо! а иначе, помилуй Бог, вам будет худо! Мы — русские, не ундер-куфт, не мейсенеры!1 И Розенберг уехал. 1Ступайте шибко к Меласу (командующему австрийцами. — Е, А,), — приказывал Александр Васильевич одному из своего штаба, — скажите ему, чтобы он всеми силами в колоннах бил врага в средину, а запасы за собою близко, шибко, прямо бил бы!., непременно, помилуй Бог, бил бы насквозь французов… конница наблюдает, часть ее несется быстро вперед — рубить! Штыки! Ты там будь — смотри!1 Обратясь ко мне, спросил: 1А? что, Петр? как1 — 1Худо, ваше сиятельство! — сказал я, — силы убыли, ружья худо стреляют, неприятель силен и…1 Александр Васильевич не дал мне досказать, начал говорить: 1Помилуй Бог! Это нехорошо, князь Петр! Лошадь!1 Сел и понесся к моей линии. Устремив все внимание в свою линию, я и не заметил, как он приказал, чтобы полк козаков и батальон егерей, ставший лишь из боя в запас на отдых, неслись шибко за нами. Мы въехали в мою линию. Боевые ратники увидали отца родного Александра Васильевича и оживились. Натиск на французов пошел сильнее, и, ей-Богу, сделалось чудо! Беглый огонь наш усилился, ружья стали стрелять, люди, от усталости едва переводившие дух, оживились, все воскресло, облеклось в новую силу! Александр Васильевич велел ударить в барабаны сбор, и в одно мгновение ратники мои неслись из рассеянной линии в совокупность. 1Князь Петр, — сказал Александр Васильевич, — ударим! прогоним! это облегчит победу над врагом1. И вся линия моя по его воле шибко бросилась вперед. Французы сбиты с мест, опрокинуты штыками, копьями, немного их спаслось от смерти. Это облегчило меня на несколько времени”»21.