Генерал Деникин
Шрифт:
– Вы совершенно правы. Все это американский обман.
В 1913 году в Берне на межпарламентской франкогерманской встрече снова обсуждали вопросы разоружения и мирного урегулирования споров. От французов заседало 121 человек, от немцев – 34, но все они боялись ярлыка «плохих патриотов». Поэтому с началом войны даже Германская мирная ассоциация заявила:
«Мы, германские пацифисты, всегда признавали право и обязанность нации защищать себя. Каждый пацифист должен выполнить свою обязанность перед Отечеством, также как и любой другой германец».
Немецкие же милитаристы давно были воспитаны идеями «специалиста» по войне 1812 года Теодора фон Бернгарди, который еще в середине XIX века писал:
«Требуется раздел мирового владычества с Англией. С Францией необходима война не на жизнь, а на смерть, которая уничтожила бы навсегда роль Франции как великой державы и повела бы к ее окончательному падению. Но главное наше внимание должно быть обращено на борьбу со славянством, этим нашим историческим врагом».
Европейские социалисты и другие красные рассматривали войну по дилемме Маркса: ускоряет она или замедляет процесс исторического развития, которое неизбежно ведет к революции. Исходя из этого, главным препятствием для революции в Европе был «реакционный» режим царской России, любая война против нее заслуживала в их кругах поддержки. На свои режимы иностранцы-марксисты внимания не обращали. Энгельс, опираясь на опыт Крымской войны, когда Турция вылетела за борт истории, разъяснил: «Субъективно реакционная сила может во внешней политике выполнять объективно революционную миссию».
Вкупе со всем этим каждое правительство имело свои задачи, чтобы начать Первую мировую войну.
Прежде всего, Германия сталкивалась с Великобританией по переделу колоний, особенно в Африке, Восточной Азии, на Ближнем Востоке. Россия так же соперничала с Германией на Ближнем Востоке, а не защитив Сербию, теряла к себе доверие и влияние на Балканах. Австро-Венгрия стремилась к экспансии на земли Боснии, Герцеговины, Сербии. Германия же была ее верным союзником. Целеустремленны были и французы, потерявшие во франко-прусской войне 1870-71 годов Эльзас и Лотарингию, им немцы мешали и в Марокко.
Многое тут еще сошлось: и стремление Германии к мировому господству, и желание России получить Босфор и Дарданеллы, и отчаянность Австро-Венгрии сохранить Габсбургскую монархию, и претензии Италии, Турции, – чтобы после окончания бойни, задумчиво вспомнить афоризм:
«Все действия имеют последствия; последствия непредсказуемы, поэтому не предпринимай никаких действий».
Может быть, поэтому православно мудрая Россия до последнего момента старалась предотвратить эту войну. Тем более, что она (как всегда) к ней была не готова. Лишь в последние годы более или менее бойко восстанавливались, реорганизовывались ее вооруженные силы, но слабо в техническом и материальном отношении. Русские почти не имели тяжелой артиллерии, запаса винтовок, снабжение патронами было втрое меньше немецкого. Четкие же германцы уже в 1909 году были готовы сразиться, также как и австро-венгры.
В канун войны большая неразбериха в России создалась из-за мобилизации. 28 июля, после объявления Австрией войны Сербии, подготовили в Петербурге высочайшие указы для общей и частичной мобилизаций. Но 29-го издали указ лишь о частичной. Германский посол тут же ультимативно заявил: «Продолжение военных приготовлений Россией заставляет нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны».
Николай II попытался уладить дело, телеграфировав императору Вильгельму просьбу перенести конфликт на рассмотрение Гаагской конференции. Его немецкий кузен, будто не расслышав, лицемерно ответил: «Теперь вся тяжесть решения легла на твои плечи и ты несешь ответственность за войну и мир».
30 июля русский министр иностранных дел Сазонов вручил заявление германскому послу:
«Если Австрия, признав, что австро-сербский вопрос принял характер вопроса европейского, заявит готовность удалить из своего ультиматума пункты, посягающие на суверенные права Сербии, Россия обяжется прекратить свои военные приготовления».
Далее в уступчивости нельзя было идти, но и на это Берлин ответил отказом. Высшие российские сановники выслушали доклад Сазонова, настаивавшего на немедленной общей мобилизации, предопределявшей войну. Государь проговорил:
– Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! Как не остановиться перед таким решением…
Все тяжело молчали. С трудом произнося слова, император заключил:
– Нам ничего другого не остается, как ожидать нападения. Передайте начальнику Генерального штаба мое приказание об общей мобилизации.
В это время в Киеве – центре организации противоавстрийского фронта – начштаба Киевского округа был в отпуске на Кавказе, как и дежурный генерал. Деникин заменял дежурного, на его плечи обрушилась мобилизация и формирование трех штабов, всех учреждений Юго-Западного фронта!
Новое мобпредписание собирались вводить только в конце 1914 года, а старое не соответствовало начавшемуся развертыванию. Плана формирования и управления новой 8-й армии не было вовсе. Ее высших командиров телеграммно назначили из Петербурга, но громаду личного состава генерал Деникин в совершенном экспромте мастерил в начавшемся мобилизационном хаосе. Новое «Положение о полевом управлении войск» утвердили лишь 29 июля, но не имелось новых данных о правах и обязанностях, штатах должностных чинов войск, штабов и учреждений…
Кабинет Деникина осадили, круглые сутки тут добивались справок, выписок. Сотни недоуменных вопросов сыпались со всех сторон и требовали разъяснения Главного штаба. Но телеграф был перегружен, и Деникин решал по-своему.
Сделали списки личного состава по 8-й, а также по новой 3-й армиям, как появился петербургский фельдъегерь и доставил свеженькое «Положение». Оно с прежним не сходилось, вся предыдущая работа пошла прахом. Лихорадочно схватились за новую.
Первая мобилизационная неделя в Киеве стала кошмаром, и все же тут, по хватке Деникина, постарались, как и везде по войсковой России. Сосредоточили армии к установленным срокам.
Главнокомандующим Юго-Западным фронтом стал генерал Н. И. Иванов, который прославится в этой войне как полководец, двигавший к победе десятки корпусов. Но он не обладал талантом стратега, больше был хозяйственником и «отличился» до этого лишь подавлением Кронштадтского восстания. Славу Иванову обеспечит приданный ему начальником штаба 57-летний генерал Михаил Васильевич Алексеев. Он, прекрасный стратег, главный участник предварительной разработки плана войны на австрийском фронте, будет фактическим руководителем боевых частей.