Генерал Ермолов
Шрифт:
— Кто сейчас вышел отсюда?
— Никто не выходил, — ответил удивлённый писарь.
— До сих пор я никому не рассказывал об этом, — заключил свою историю Алексей Петрович, — зная, что одни подумают, я всё выдумал, а другие сочтут меня за человека, подверженного галлюцинациям, но для меня это факт, не подлежащий сомнению, видимым доказательством которого служит вот эта бумага. Теперь, надеюсь, ты не сомневаешься в том, что мы с тобой ещё раз увидимся?
Действительно, через год после того мы увиделись, а несколько месяцев спустя мне прислали сообщение о кончине Алексея Петровича. Когда впоследствии я отыскал в его бумагах таинственную рукопись,
Некоторые положения этих воспоминаний требуют уточнения. Так, когда Ермолов был ещё подполковником, его не командировали, а с фельдъегерем отправили на следствие, и не в уездный город «Т», а Калугу, где находилась резиденция Линденера. А в остальном — мистика какая-то, да и только. Не хочу ни принимать, ни отвергать её. Опальный генерал не был человеком, подверженным галлюцинациям, тем более лет пятьдесят назад. Племянник нашего героя рассказывал Погодину, что он 5 марта 1861 года, то есть за месяц до смерти, сообщил дядюшке об отмене крепостного права, и тот совершенно адекватно воспринял это известие: «голова его была совершенно свежа». К сожалению, это всё. А было ли освобождение крестьян на этот раз «впопад» или «невпопад», из этой информации понять невозможно. Впрочем, мог ли старик, стоявший у гробовой доски, сказать больше того, что сказал? Даже насущные проблемы страны вряд ли уже интересовали его.
1 апреля больному неожиданно стало легче, он открыл глаза и сказал:
— Славно же я обманул докторов, выздоровел.
Природу не обманешь. 11 апреля Алексей Петрович скончался на исходе 85-го года жизни. Он заранее распорядился о своём погребении: «Завещаю похоронить меня как можно проще. Прошу сделать гроб простой, деревянный, по образцу солдатского, выкрашенный жёлтой краской. Панихиду обо мне отслужить одному священнику. Не хотел бы я ни военных почестей, ни несения за мною орденов, но поскольку это от меня не зависит, то предоставлю на этот счёт распорядиться кому следует. Желаю, чтобы меня похоронили в Орле, возле моей матери и сестры; свезите меня туда на простых дрогах без балдахина, на паре лошадей; за мною поедут дети, да Николай мой, а через Москву, вероятно, не откажутся стащить меня старые товарищи артиллеристы»{746}. Не отказались.
Кончина Алексея Петровича отозвалась болью в сердцах москвичей. Два дня, пока гроб с телом покойного стоял в доме на Пречистенском, люди всех званий, сословий и возрастов приходили проститься с прославленным героем России. Вряд ли когда-либо бульвар этот видел такое стечение народа.
13 апреля 1861 года, после отпевания покойного в Спасо-Божедатской церкви, к приходу которой принадлежал генерал Ермолов, священник Лебедев произнёс прочувствованную речь, напомнив скорбящим ратные подвиги героя Бородина и Кульма, призвал благословение Божие «не столько на лавры, сколько на терни его земного венца», как выразился известный историк литературы Михаил Николаевич Лонгинов. Буквально вся Москва шла за гробом, плывшим на плечах артиллеристов и солдат Несвижского гренадерского полка до Серпуховской заставы. Они же составили почётный эскорт траурной процессии.
За Серпуховской заставой гроб с телом покойного генерала установили на артиллерийский лафет. В воскресенье 16 апреля траурная процессия достигла Орла. Сыновья Алексея Петровича намерены были похоронить отца в тот же час по прибытии на место, но жители города пожелали проститься со знаменитым своим гражданином, и погребение было отложено ещё на три дня.
Бренные останки героя, заключённые в свинцовый гроб, были выставлены для прощания в Крестовоздвиженской церкви, где об упокоении души усопшего была совершена литургия. В последующие два дня, несмотря на непрекращающийся дождь со снегом, жители Орла тянулись к храму, чтобы поклониться праху своего великого земляка.
18 апреля знатные чиновники города и офицеры местного гарнизона собрались на погребение в Воздвиженской церкви. Обширный храм не мог вместить всех желающих, поэтому массы горожан заполнили площадь и улицы, по которым должно было следовать погребальное шествие. Панихиду по усопшему совершил преосвященный Поликарп с высшим духовенством, а надгробное слово произнёс законоучитель местного кадетского корпуса протоиерей Ефим Андреевич Остромысленский. В его речи мы не найдём неизвестных фактов из жизни русского полководца. Она представляет интерес лишь как пример уважения к личности почившего и образец церковного траурного красноречия. Приведу несколько фрагментов из неё:
«При виде героя русского, мужа силы и мудрости воинской, грозы Кавказа, ужаса врагов России, что скажу я вам, печальные слушатели, немощный в слове, скудный в достойной хвале великому? — Для великих нужно и слово великое.
Сколько бессмертных подвигов любви к Отечеству! И сколько воинской доблести, силы и мудрости на восьмидесятипятилетнем поприще жизни! — Сумею ли, смогу ли соплести венец рукою неопытной?.. Так не лучше ли смиренно безмолвствовать перед безмолвствующим во гробе героем?
Да, молчал бы, если бы эта сила и гроза для врагов не была в тесном союзе с дружбой и любовью к своим людям. Безмолвствовал бы, если бы голос народа русского с именем Ермолова не соединял имени преданнейшего сына Отечества, искреннего друга общества, имени нам родного, со всеми общительного, ко всем дружелюбного Алексея Петровича.
Где, где не летал ты, наш орёл северный, в каких дремучих лесах, на горах и в ущельях не разгонял и поражал ты стаи диких хищных птиц, но всё-таки, родимый, воротился в своё гнездо орловское, всё-таки прилетел домой, к могилам отца и матери. И как же умолчу о нём? Как не возопию к вам, сограждане великого!
Сретайте хвалу и честь нашей родины надгробными песнями; сопроводите душу бессмертного к Престолу Божию. А ты, земля родная, прими в свои недра нашу славу и красоту, наше сокровище многоцветное…»
И далее в таком же духе на четыре страницы книжного текста, отпечатанного мелким шрифтом.
Как и завещал Ермолов, его тело предали земле на орловском Троицком кладбище рядом с могилами отца, матери и сестры. Ещё до погребения полководца в газете «Наше время» был опубликован некролог Николая Филипповича Павлова, который, перечислив заслуги Алексея Петровича перед родиной, поставил их под сомнение как «выдумку его почитателей». Статья известного журналиста заканчивалась словами:
«Мы рады бросить и лишние лавры на его могилу, хотя грустно подумать, что суд потомства может не принять в соображение теплоту нашего чувства».
Павлову вторил редактор «Московских ведомостей» Валентин Фёдорович Корш в примечаниях к некрологу о Ермолове, опубликованном в этой газете.
В связи с этими публикациями М.П. Погодин писал С.П. Шевыреву: «Валентин Корш и Николай Филиппович написали статью о Ермолове и замечания. Просто хочется плюнуть в рожу». Думаю, обоим.
Не одобрил выпада Павлова и князь Вяземский: «При нашем безлюдии как не дорожить Ермоловым!»