Генерал Ермолов
Шрифт:
«И как приятно и сладко москвичам было видеть этот торжественный поезд сына царёва государя наследника и брата царёва со всеми представителями русской гвардии к деревянному семиоконному домику на Арбатском бульваре, где живёт убелённый сединами герой Бородина, Кульма и Кавказа, где над низменной крышей ярко горит луч русской славы»{741}.
Неожиданные всплески официального и общественного внимания к состарившемуся ветерану столь же неожиданно прерывались почти полным забвением в периоды от торжества к торжеству, от юбилея к юбилею. Эта русская традиция неукоснительно соблюдается и сегодня. И только
Ветераны Кавказской войны тоже вспоминали. Один казачий есаул рассказывал:
«При нём, бывало, натерпимся страху и всего. Правда, и порадоваться было чему. Картина — посмотреть на Ермолова. Чудо-богатырь! Надень он мужицкий тулуп и пройди промеж чёрного народа, ей-богу, — сама шапка долой просится… Раз, как сейчас помню, в Чечне это было, идём ночью с отрядом. Темно, хоть глаз выколи, дождь так и поливает, грязь по колено. Вот солдаты и разговаривают… Я был в конвое, так еду за Алексеем Петровичем и тоже слушаю:
— Ай да поход! Хоть бы знать — куда? а то пропадёшь ни за грош, ни за копейку; ноги не вытащить — такая грязища.
Мы, идущие в конвое главнокомандующего, всё слышим — и ни гугу. Как тронулся отряд с места, Алексей Петрович остался зачем-то в крепости, а потом догнал нас и ехал себе в сторонке. Темно — его не видно солдатам; стали мы уже равняться с головой колонны, пехота всё болтает:
— Повели! А куда? Чёрт знает, да и какой дьявол ведёт-то?
— Я веду, ребята! — вдруг загремел знакомый голос.
Батюшки мои! Солдаты как грянули “ура!” — аж в ушах затрещало; куда дождь и грязь девались. Запевалы вперёд. Подтянулись, пошли как по плац-парадному месту, бодро, весело, в охотку; на одном дыхании отмахали сорок пять вёрст. Вот было время, так время! Бывало только скажет: “Ребята, за мной!” “Ура! Ура! Ура!” — загремит в ответ с перекатом, и нет нужды знать — куда, зачем и с чем! Батюшка Петрович и накормит, и напоит, и к ночлегу приведёт…
Нехристи, бывало, как заслышат, что сам едет, куда и удаль девается, так и ложатся: бери живьём, приводи к присяге и аманатов возьми — только душу отпусти на покаяние. Сами они говаривали: “На небе — Аллах, здесь Ермолай!”{742}
«Горцы относились к Ермолову с суеверным страхом, близким к невольному благоговению, и передавали память о нём из поколения в поколение, — писал историк Потто, хорошо знавший фольклор народов Кавказа. — В их легендах он предстаёт человеком гигантского роста, с огромной львиной головой, способным сокрушить всё одним мановением своей могучей длани»{743}.
«ВСТАВАЙ, ЕРМОЛОВ! РУСЬ ЗОВЁТ!»
30 мая 1853 года Совет профессоров Московского университета «в уважение отличных заслуг на пользу нашего отечества» избрал Ермолова своим почётным членом. Поэтому он включился в работу по подготовке столетнего юбилея родного для него учебного заведения, в Благородном пансионе которого он когда-то учился. На официальных торжествах в Татьянин день студенты встретили опального генерала рукоплесканиями и криками восторга.
16 октября 1853 года началась «паршивая» Восточная война. Русские войска, терпя поражение за поражением, отступали. Анализируя ход военных действий, Алексей Петрович писал Аврааму Сергеевичу Норову: «Какие наделаны гадости в Севастополе, и надеюсь, что будут новые». Неудачи в Крыму заставили Николая 129 января 1855 года подписать манифест о созыве общегосударственного ополчения. Почти восьмидесятилетний Ермолов одним из первых изъявил желание баллотироваться на роль главнокомандующего народной ратью. Император приказал провалить генерала на выборах, намекнув, что всё равно не утвердит его кандидатуру. А друг Арсений Андреевич Закревский, выполняя поручение правительства, настоятельно советовал ему снять свою кандидатуру.
По утверждению сенатора и писателя Кастора Никифоровича Лебедева, власть боялась, как бы Ермолов, получив под своё начало большие силы, «не сделался диктатором». Похоже, он знал, о чём говорил. Вот уже второй раз правительство, не считаясь с интересами России, отказывает генералу в командовании войсками. Да, Алексей Петрович был честолюбив и даже завистлив, но не настолько, чтобы ввязываться в авантюру на исходе восьмого десятка лет от роду. Он и в молодые годы на такое не решился, хотя некоторые декабристы на него рассчитывали, а позднее даже обвиняли в «непатриотизма», о чём я уже рассказывал.
Общественный деятель и публицист из лагеря славянофилов Александр Иванович Кошелев писал, что «несмотря на все происки… разных могущественных лиц», Ермолов почти единогласно был избран начальником ополчений в семи губерниях. Алексей Петрович согласился возглавить Московскую рать. Отвечая другу Арсению Андреевичу Закревскому, в то время генерал-губернатору старой столицы, он написал ему в резкой форме, что, отмеченный доверием народа, он не сможет «уклониться от службы… не имея перед лицом закона никаких особенных прав».
Резкий ответ Алексея Петровича разлетелся во множестве списков по стране и дошёл до ссыльных декабристов, вызвав их восхищение мужеством старого генерала.
При подведении итогов голосования депутаты Московского дворянского собрания минут десять кричали «ура!». Их восторг, по свидетельству того же Кошелева, вполне разделяли и простые горожане, узнавшие об избрании генерала Ермолова начальником губернского ополчения.
Москва приветствовала своего избранника следующим письмом, написанным красноречивым историком Погодиным:
«Генерал! Московское дворянство, призванное священным гласом царя, ополчается на защиту православной веры, в помощь угнетённым братьям, на охранение Отечества. Оно просит вас принять главное начальство над его верными дружинами, и смеет надеяться, что вы уважите его торжественное избрание. Сам Бог сберегал вас, кажется, для этой тягостной годины общего испытания. Идите же, Алексей Петрович, с силами Москвы, в которой издревле Отечество искало и всегда находило себе спасение, идите принять участие в подвигах действующих армий. Пусть развернётся перед ними наше старое, наше славное знамя 1812 года. Все русские воины будут рады увидеть вашу белую голову и услышать любимое имя; оно неразлучно в их памяти с именем Суворова, из рук которого вы получили первый Георгиевский крест, и с именем Кутузова, которому служили правой рукой в незабвенном Бородинском сражении.