Генерал Ермолов
Шрифт:
Не забыл главнокомандующий и упомянутых офицеров Якубовича и Ван Галена, представив их обоих к награде. О первом из них, сосланном на Кавказ за дуэль, Ермолов писал начальнику Главного штаба Волконскому:
«Заглаживая вину своей безрассудной молодости, он командовал у Мадатова мусульманской конницей и в бою при овладении высотами отличил себя поистине блистательной храбростью. Если не достоин он воспользоваться милосердием Императора для перевода в гвардию, то прошу для него орден Святого Владимира 4-й степени, ибо он по справедливости офицер отличный»{529}.
Не менее лестно отзывался Ермолов и о втором офицере
«Ван Гален служил примером неустрашимости и усердия, которые видел в нём каждый с особенным уважением. Я прошу исходатайствовать для него орден Святого Владимира 4-й степени с бантом. Иноземец в стране отдалённой гордиться будет служением в храбрых войсках Государя Великого»{530}.
Впрочем, рассказ мой о Ван Галене ещё впереди…
Алексей Петрович надеялся, что император Александр Павлович по достоинству оценит подвиг его и его солдат. Но, увы, не оценил. Честолюбие генерала было уязвлено.
Каких бы успехов ни добился Ермолов, он был обречён на умолчание. Победитель Наполеона и глава Священного союза Александр I не мог позволить себе признаться перед всей Европой, что Кавказ ему пока не подвластен. В связи с этим Алексей Петрович писал:
«Удобно было происшествия на Кавказе сохранить в неизвестности, а самого меня покрыть мраком… Иностранные журналы не только не были язвительны, но даже молчали».
Русские тоже молчали.
По мере покорения горцев усиливалась и власть А.П. Ермолова на Кавказе, приобретая практически неограниченный характер. При этом он нарочито подчёркивал свою независимость, в чём признавался А.А. Закревскому:
«Знаю свои недостатки! Иногда, чтобы напомнить о себе, выпускаю странные приказы, на которые другие не решаются»{531}.
Вот что писал об этом князь П.А. Вяземский:
«Если под раздражением неблагоприятных и щекотливых обстоятельств мог он быть в рядах оппозиции и даже казаться стоящим во главе её, то это было лишь внешнее явление, которое многих обманывало; в сущности, он был человеком власти и порядка»{532}.
Эта внешняя оппозиционность проконсула Кавказа обманула декабристов, делавших ставку на подчинённые ему войска и предполагавших ввести его в состав Временного революционного правительства. Обманула она и Александра I. Историки утверждают, что в последние годы император серьёзно думал о необходимости смещения Ермолова с поста командира Кавказского корпуса, несомненные способности которого высоко ценил, активно продвигал его по службе и давал важные назначения, но при этом немного побаивался.
«СЛАВА ТЕБЕ, ГИШПАНСКАЯ АРМИЯ!»
Пока дон Хуан Ван Гален геройствовал на Кавказе, на родине у него произошли события европейского значения…
В первый день 1820 года полковник испанского генерального штаба Рафаэль дель Риэго поднял на острове Леон мятеж Астурийского батальона и потребовал восстановления конституции, отмененной королем Фердинандом лет пятнадцать назад. На следующий день к нему присоединился уже известный читателю Антонио Квирога. Первые сведения о начале революции пришли в Россию, когда исход событий не был ясен, Николай Иванович Тургенев с тревогой записал в дневнике 13 февраля:
«В Гишпании восстало несколько полков. Опять ли всё погибнет? И надолго ли?»{533}
Неизвестно, когда Ван Гален получил сообщение о революции на родине, но тут же поспешил поделиться своей радостью с каким-то «ермоловцем», «молодым москвичём из хорошей семьи». В ответ на информацию испанца тот писал ему:
«Дорогой конституционалист!
Прими мою горячую благодарность за оба твои письма, принесшие столь хорошие новости. Здесь у нас европейские вести имеют цену, в других местах вовсе неизвестную. Сомневаюсь, чтобы существовал в мире еще какой уголок, где испанские события могли бы так поразить читателя, как нас они поразили в маленьком нашем собрании П…[?] Когда европейские газеты появляются еженедельно и извещают о каком-либо политическом кризисе, каждый делает свои предположения; вслед за сим приходит развязка, и, если она совпадает с предсказаниями, ничего удивительного в том нет, ибо она уже обозначалась со всеми своими возможностями в многочисленных дебатах, где выставлялись все «за» и «против». Но вот для нас, столь чуждых делам мира христианского, вдруг сразу газеты за три месяца! Мы читаем о восстании храбрецов на острове Леон и видим, ещё не дойдя до последнего номера, что Фердинанд приобрел популярность, что краеугольный камень Конституции положен торжественно в центре блестящей столицы, что нация, доселе считавшаяся бездейственной, просыпается, потрясая [?]
своим примером!.. Сколь счастливые перемены в твоем отечестве… история не являет нам ничего подобного…»{534}
Это письмо интересно тем, что позволяет представить реакцию «молодой России», в том числе и «ермоловцев», на революционные события в Европе: все они в восторге от полученных известий.
А какова позиция самого Алексея Петровича, как он встретил сообщение из Испании? Попытаюсь ответить на этот вопрос.
В марте революция в Испании победила. Власть монарха была ограничена. Он столь же легко принял Конституцию в 1820 году, как и пятнадцать лет назад отверг её. Дон Хуан Ван Гален, узнав об этом, засобирался на родину. Он подал прошение на высочайшее имя. Александр I ему не ответил, а Ермолову приказал немедленно изгнать испанца из русской армии, арестовать и под конвоем препроводить на границу, где выдать австрийскому правительству.
Несколько дней проконсул скрывал приказ, мучительно думал, что предпринять. Потом вызвал Ван Галена и сообщил ему, что решил не выполнять высочайшего повеления. Он выдал испанцу паспорт и аттестат с описанием его подвига при Хозреке, скрепил документ печатью и подписью, предварив её перечнем своих высоких должностей и чина. Ермолов, конечно, понимал, какое опасное дело затеял, и все-таки посоветовал ему ни в коем случае не ехать через Москву и Петербург, а мчать на почтовых до Ростова-на-Дону и далее через южные города России прямо до границы — в Дубно, где в это время находился приятель Ермолова и соратник по многим сражениям Отечественной войны и заграничным походам генерал-лейтенант Федор Григорьевич Гогель.
Ермолов дал беглецу рекомендательное письмо к Гогелю и попросил того оказать ему помощь. Затем, узнав, что штабной офицер Ренненкампф, проживавший на одной квартире с Ван Галеном, выразил желание проводить друга до Моздока, генерал согласился, но попросил отложить отъезд до вечера, чтобы ещё раз пообедать с ним.
Обед состоялся и затянулся. Когда все встали из-за стола, Ван Гален стал прощаться с Ермоловым, генерал пригласил его и Ренненкампфа в свой кабинет и, обращаясь к нему, «спросил с самым сердечным участием»: