Генерал Ермолов
Шрифт:
— Подай воды и вина, черкашин! А ты, Гасан-ага, ступай, распорядись насчёт припасов для казака.
Так они остались с Мадатовым вдвоём.
— Где же твой спутник, Фёдор Туроверов? — спросил князь для начала.
— Пропал. Сгинул в зачумлённом Хан-Кале, — ответил Фёдор, настороженно посматривая на собеседника. — И я там побывал, ваше сиятельство, сдуру в Хан-Кале сунулся.
— Не смотри волком, казак. Я чумы не боюсь, сам не раз в таких местах бывал, — засмеялся Мадатов.
— Это они вон, опасливые... — он кивнул в сторону татарских рыцарей, с громким гоготом рассупонивавших седельные сумки. — Окурили и тебя, и коня твоего с головы до пят.
И он снова засмеялся.
Вечером, придя в себя, Фёдор осмотрел раны на плечах и ногах Соколика. Смазал их лечебным бальзамом, поданным ординарцем Мадатова Филькой. Утром, отдохнув,
— Прощай, казак, — генерал склонился к Фёдору с седла. — Я распорядился: тебе дадут припасы в дорогу. И ещё: Гасан сам решил тебя сопровождать, со своими оруженосцами. Очень уж надо ему зачем-то в Коби попасть. Только зачем? Ума не приложу...
— А он что говорит?
— Именем Ярмула клянётся, как это у них принято, хочет дружескую услугу командующему оказать. Алексея Петровича лучшим из своих друзей почитает. Желает в спасении его жены участвовать. Я не могу отказать, не властен. А тут неподалёку, — князь махнул, унизанной перстнями десницей в сторону скалистой вершины. — Есть селение одно. Три хибары полуразрушенные, безлюдье, запустение. Но одна из хибар кабаком именуется. Хозяин сего кабака также лучшим другом Алексея Петровича себя почитает, и на всяком углу, и под всяким деревом о том благовестит. Лорс его имя. Может, слышал ты о нём? От этого места до лорсова кабака два дня пути. Дорога есть: не хороша и не плоха. Дожди прошли, может статься, и осыпалась где гора. Но вы с Гасаном люди ушлые — пройдёте. А теперь вот тебе мой строжайший приказ: оставаться в лорсовом кабаке не менее недели. Тёмная фигура этот Лорс. Хочется мне знать, чем промышляет сей верноподданный российского государя. Я Гасана предупредил: с того места, где Лорс обитает, вы пошлёте ко мне тайно одного из его оруженосцев с донесением. Понял ли задание, казак?
— Так точно, ваше сиятельство, понял.
— Ни к чему при наших сложных обстоятельствах чинами мериться. И не страдай, что Мажит-акинец тебя предал. Забудь тоску. А если встретишь — сразу убей. Не слушай оправданий.
И снова путь по усеянной мелкими камешками дороге, и снова нескончаемый лес, тонущий в белых клочьях тумана. К вечеру, когда невыносимая усталость пригибала головушку к шее коня, Фёдору начинало казаться, что не земную дорогу меряют копыта верного друга, что не из бурой, изрытой кротовыми ходами, тверди тянутся вверх стволы деревьев, а растут прямо на облаках и странствуют вместе с ними по небесным океанам. Чудилось Фёдору, будто Соколик ступает по облакам, взбираясь всё выше и выше, неся своего всадника через небесный лес. Будто там, с головокружительных высот, сможет он, простой казак Фёдор Туроверов, охватить одним лишь взглядом все земли: и бурный Каспий, и Итиль-реку, и невыразимая синева Чёрного моря откроется ему. И узрит он шапки Кавказа, не поднимая головы. Вершины Казбека и Эльбруса будут парить меж облаков под копытами его Соколика.
— Эй, казак! — паршивец Дауд снова ткнул его в бок ножнами. — Не спи, с коня упадёшь!
— Дак ты спой, Дауд, чтоб я не засыпал, — отвечал Фёдор, не оборачиваясь.
— Я только грустные песни знаю, — смеялся Дауд. — Весёлые петь не умею. Ты же сам вчера Али по уху ударил, за то, что песня его слишком печальна оказалась. А я не хочу быть битым.
— Пой, — мрачно повторил Фёдор.
И Дауд запел высоким, пронзительным голосом:
...Обнажил из ножен свою булатную горду [11] И трижды ударил ею Турло сын Алхи, И прошёл клинок с головы до ног...11
Горда - шашка, изготовленная чеченским клиночником.
— А дальше? — Фёдор обернулся. — Чует моё сердце, Дауд, что положил ты глаз на моего Волчка.
— Хорошая шашка, — подтвердил Дауд. — Лучше, чем твоя, казацкая. Но горду ты не любишь. Почему? Раз не любишь — продай. Скажи, что хочешь получить в обмен на любимое дитя мастера Гордали?
— Волчок не продаётся, — ответил казак.
— Ай, Фёдор, хороший ты человек, смелый и умный. Почему невесёлый? Или скучно тебе с нами? Почему? Речь нашу ты хорошо понимаешь и говоришь на нашем языке, как настоящий нахчи. Чем плохи мы тебе? Чем Али — дикий волк, хуже твоего Мажита? Забудь про учёного святошу, сгинул он, сгнил от чумы.
— Заткнись, — буркнул Фёдор.
Они двигались шагом, один вослед другому. Впереди Фёдор, следом за ним Дауд — болтун и весельчак. Сверкающий шлем рыцаря он приторочил к седлу и нацепил на голову войлочную шапку. Нагрудник и наплечники лат Дауда сделались матовыми от обильной росы. Круглый щит он перекинул за спину. Шашка его, в украшенных затейливым орнаментов ножнах, всегда лежала поперёк седла. Во все время их путешествия бравый Дауд никогда не снимал правой ладони с её костяной рукояти. Воины Кураха зачастую даже на ночь не освобождались от доспехов. Чеканный металл лат сросся с их телами, словно рождены они были уже в кольчугах и с острой пикой в руках. Устраиваясь на ночлег, Дауд неизменно укладывал шашку рядом с собой, заботливо прикрывал буркой, будто опасаясь, что верная его подруга продрогнет в ночи от сырости и холодного ветра.
— Мы в походе, — говорил Фёдору суровый Али — дикий волк. — Враг начал на нас охоту и лютая смерть у него вместо цепного пса.
Али не признавал лат и в отличие от Гасана-аги и Дауда брил голову. Поверх кольчуги и бешмета он носил длинную, до пят, бурку, сшитую из волчьих шкур. От сырости и ветров бритую его голову защищала волчья же шапка. Вооружение его состояло из огромного лука, пращи и короткой пики для ближнего боя. Али был стар. Гасан-ага величал его лучшим другом своего деда. Загорелое дочерна и иссечённое сабельными шрамами лицо его не несло печати возраста. Только иссиня-белая борода свидетельствовала о давности даты рождения телохранителя Гасана-аги. Али — дикий волк неизменно следовал след в след за хозяином с огромным луком наготове. Конь Али, по кличке Маймун [12] , мохнатый, пегий и коротконогий, мог бы стать посмешищем для джигита, если бы не его изумляющая резвость и обезьянья ловкость. Фёдору довелось убедиться в этом, когда, заметив на голом склоне горы зазевавшего зайца, Али с места пустил нелепого конька в галоп. Под улюлюканье Дауда они наблюдали, как пёстрая фигурка Маймуна носилась вверх и вниз по крутому склону. Время от времени Маймун совершал головокружительные прыжки, одним махом преодолевая неглубокие расщелины между скальными выступами. Али — дикий волк, подстрелил зайца первой же стрелой. Фёдор не смог разглядеть её полёта, лишь услышал, как тренькнула тетива, как вскрикнул подстреленный заяц.
12
Маймун - обезьяна (язык нахчи).
Сам Гасан-ага гарцевал на великолепном, белее свежего снега арабском жеребце. Рыцарь первым смеялся над шутками говорливого Дауда, но сам хранил молчание, всматриваясь в туманную чащу по сторонам дороги.
— Сегодня заночуем у старого Лорса, — сказал Гасан-ага в то утро, садясь в седло. До вечера, до прибытия в селение Лорс никто из спутников в тот день больше не слышал от него ни слова.
Домишки прилепились к изумрудному боку горы. Фёдор издали увидел плоские крыши под сенью вековых тополей, черно-белую отару овец на склоне над селением, конного пастуха при ней, столбики прозрачных дымов над кровлями. Слева от них, невидимый из-за зарослей орешника, гремел валунами быстрый Терек.
Солнце уже скрылось за горами, когда они приблизились к высокой каменной ограде первого дома. Их встретила темноликая старуха в пёстром платке, намотанном на голову подобно чалме. Седые космы обрамляли её узкое лицо, выбиваясь из-под платка. Годы тяжёлого труда сделали её спину горбатой. Она с трудом переставляла изуродованные подагрой ноги.
— Милости просим. Почтенный Лорс приглашает вас, путники, к своему столу, — тихо молвила старуха.
Один за другим кони вошли во двор. Лорс ничуть не изменился со времени их первой встречи в Грозной. Всё тот же латаный зипунишко, всё та же съехавшая до бровей нелепая шапчонка. Хозяин встретил их ласковой улыбкой. Он стоял на пороге кабака. Гладко оструганный костылёк подпирал невеликое его тельце.