Генерал-фельдмаршал Голицын
Шрифт:
Взяв с собой два десятка дежурных драбантов и приказав поднять и вести следом конную дивизию Крейда, король, застегивая на скаку пуговицы мундира, помчался на разведку в сторону Доброго. Утренняя прохлада приятно холодила лицо, влажные капли тумана оседали на ресницы.
Карл скакал, бросив поводья, по лесной дороге и пытался представить, что же произошло там, у Рооса? Поначалу король думал, что Роос, выполняя его приказ, переданный ему вечор через Понятовского, стал отступать к главным силам, а русские начали его преследовать. Однако в таком случаем Роос должен быть уже у леса. Но в лесу и на опушке, куда выскочил
— Тише ты, Филя! — кулаком ткнул Фрол в бок зашуршавшего в придорожной канаве солдата. — Вишь, скачут! Бери Филя первого, я возьму того, что с перьями на башке, а ты, увалень, цель в третьего! — распорядился сержант своему дозору, высланному на дорогу от батальона новгородцев, что в трехстах шагах позади перестраивался в рощице для удара в тыл шведам.
Выстрелы из канавы грянули дружно: офицер с плюмажем на шляпе (адъютант короля) и молоденький драбант, в которого целил Васька, замертво свалились с лошадей. Остальные шарахнулись в сторону, и вся кавалькада помчалась обратно в лес. «Эх ты, Филя-простофиля! Промазал переднего солдатика!» — без злобы ругнулся сержант, потому как был доволен своим метким выстрелом. «Знатного офицера снял! Вишь, каска с перьями и сумка на золоченой перевязи, да и кошель с золотыми!» — радовался Фрол Медведев своим трофеям. Само собой, радость бы его сразу померкла, узнай он, что пулька Фили разминулась с самим королем Швеции.
С опушки леса Карл в бессильной ярости наблюдал за разгромом бригады Рооса. Хотя сам король и спасся от пули незадачливого Фили, но он ничем, до прихода кавалерии Крейца, не мог помочь старому и упрямому дуралею Роосу. Не выполнил генерал приказ, не ушел ночью из Доброго, а теперь раздавят бригаду. И точно, после атаки новгородцев шведы так и брызнули из Доброго в разные стороны. Больше всего бежали влево и вправо, где еще не было русских. Только сам Роос и Понятовский со своими адъютантами и охраной засели в хоромах старосты и бились ожесточенно.
— Я вижу, русские научились бить нас по частям и производить маневр на поле боя! — угрюмо заметил Карл примчавшемуся наконец Крейцу. — Выводите скорее свои полки из леса, генерал, и загоните московитов в Черную Натопу, пока они не перекололи всех солдат Рооса.
— В деревне еще стреляют, сир! — Крейц указал на Доброе. — Сейчас наших там подожгут и выкурят как лисиц из нор! Атакуйте же, генерал! А мы, — король обратился к своему второму адъютанту, — поедем закрыть глаза бедному графу Линару и моему верному драбанту.
— Надобно, Михайло Михайлович, подтянуть пушку и выбить этих упрямцев из избы! — обратился Бартенев к Голицыну. Его новгородцы окружили избу старосты, где засели Роос и Понятовский со своей охраной, но всякий раз, когда они бросались к ней, их встречал дружный залп.
— Поздно, майор, поздно! — сказал Голицын. — Гляньте, от леса на нас летит целая туча! — Он показал на мчащихся в облаке пыли
— Забирайте трофеи, выводите батальон из деревни и стройте в каре. Поиск окончен полным триумфом, пора и честь знать!
Но в этот самый миг Васька Увалень решил доказать, что никакой он не увалень, а лихой валдайский молодец: ужом прополз по придорожной канаве, укрытый ею от шведских пуль, вскочил внезапно, в три прыжка перебежал улицу перед домом старосты и бросил горящую головню на крышу дома прежде, чем шведские стрелки опомнились и дали залп.
Соломенная крыша жарко задымилась, и как горох высыпали из избы шведские и польские офицеры. Захлопали фузеи новгородцев, и несдобровать бы ни Роосу, ни Понятовскому, если бы трубы не пропели общую ретираду и русские батальоны не начали бы выходить из деревни, увозя трофеи, гоня пленных и унося раненых. Выскочивших было из деревни шведских рейтар завернула назад картечь русских пушек.
Спокойно, на глазах двух армий — своей и подходившей шведской — гренадеры Голицына переправились через реку и перенесли на руках все пушки. Рейтары Крейца так и не решились их преследовать. Генерала Рооса и полковника Понятовского драбанты короля отыскали средь грядок капусты, где скрывались оба отважных воителя вместе со своим штабом.
А за Белой Натопой выстроенная в строй русская армия виватами приветствовала усталых, грязных гренадер Голицына, чьи лица и руки были черными от пороха.
Потери в отряде Голицына составили 1566 человек, каждый третий гренадер был убит или ранен, но шведы потеряли вдвое больше, а русским в трофеи досталось шесть знамен и шесть пушек. Петр I был в восторге от этой первой виктории в кампании 1708 года, поспешил отписать адмиралу Апраксину, оборонявшему в тот час Санкт-Петербург: «Надежно вашей милости пишу, что я, как начал служить, такого огня и порядочного действия от наших солдат не слыхал и не видывал (дай боже и вперед так) и такого еще во всей войне король шведский ни от кого сам не видел».
Карл XII и впрямь ходил после Доброго по своему лагерю туча тучей. Гораздо больше, чем поражение Рооса, что он почитал частной неудачей, случившейся из-за того, что этот старый дуралей Роос не выполнил вовремя его королевский указ, короля угнетало пламя, бушевавшее на горизонте — русские беспощадно сжигали свои деревни и посевы, путь к Смоленску шел через обугленную пустыню, где нельзя было найти ни провианта для солдат, ни фуража для лошадей.
«Голод в армии растет с каждым днем, — писал вступивший в Саксонии на шведскую службу один французский шевалье. — О хлебе больше не имеют понятия, войска кормятся только кашей, вина нет ни в погребах, ни за столом короля; король, офицер и солдат — все в равной степени пьют сырую воду».
Князь Михайло за Доброе был награжден орденом Святого Андрея Первозванного, а всем участвовавшим в баталии батальонам по приказу царя был дан дневной роздых. Новгородцев отвели в небольшое лесное сельцо со славным названием Угощи. Угостились здесь новгородские гренадеры на славу. Вернувшиеся в свое село из леса мужики и бабы, спроведав, что швед отогнан и в Угощи уже явно не явится, привели из лесов укрытую там скотину, вскрыли потаенные ямы с зерном и мукою, и скоро во всех дворах весело затрещали костры, на которых жарились на вертеле бараны и поросята, утки и куры.